Юрий Айзеншпис - Виктор Цой и другие. Как зажигают звезды Страница 50

Василега подробно рассказал о них, и хотя глобальных различий я не помню, а, может, их и не было, посоветовал ехать в Сыню:

— Это территория бывшего племенного совхоза, там поселенцы живут в общагах, а некоторые и в отдельных домиках, даже благоустроенных. Будешь работать по специальности в штабе отделения экономистом. Все-таки не сучки в тайге рубить!

Меня это несомненно прельщало, без наказания за побег и без тяжелой физической работы — прекрасный итог моих приключений. Я с благодарностью дал согласие на Сыню. Олег Павлович сразу же позвонил начальнику отделения полковнику Крупко и сказал, что направляет осужденного поселенца — толковый парень, желательно использовать по специальности. Срочно послали курьера за моим личным делом, а я же отправился к Ларисе забрать кое-какие вещи и попрощаться. Она пообещала навещать при первой возможности и приглашала приезжать на выходные, что я и делал. Не знаю, насколько крепкими являлись наши отношения, насколько искренними. Что по уши влюбился — не могу сказать, но нам вместе было хорошо и уютно.

В электричке на Сыню меня сопровождал капитан, дружелюбно болтая всю дорогу. Станция и строящаяся железнодорожная ветка на Усыньск (ныне большой город газовиков тысяч на 200 жителей), разделяла город на две части. Вольную — с хорошей столовой, клубом, магазинами и жилыми домами, где появляться поселенцам разрешалось только со спецмандатом. Впрочем, лично мне получать его оказалось совсем несложно. Мне верили, знали, что я не пьяница, человек степенный, с высокими связями. На другой стороне от станции находилась вотчина Печорспецлага, куда я и отправился с сопровождающим. Сначала зашли в спецотдел недалеко от станции и сдали дело, затем — в кабинет полковника Крупко. Он вызвал начальника отдела труда и зарплаты:

— Нужен грамотный специалист?

— Очень нужен. А вы знакомы с нормированием, со сметами?

— Конечно. Несколько лет этим занимался в Тульской колонии.

— Отлично. Тогда приходите завтра.

И я начал трудиться, причем не только в отделе труда и заработной платы, но и в отделе главного технолога, там не хватало квалифицированного нормировщика. В общем, за двоих, благо руки уже набиты.

Поселение находилось в 9 км от станции, добирались пешком или на автобусе, на попутках или даже на лесовозах. Затем требовалось переехать речку Сыня по весьма ненадежным мосткам на забитых сваях, которые каждую весну сносило. И ты попадал на небольшой островок, со всех сторон окруженный речкой. Ранее, действительно территория советского совхоза, скотоферма. Вымирающий район, вольных несколько десятков, остальные — поселенцы. Всего не более 500 человек.

Там я неожиданно встретил Караханяна, мы посидели, выпили, поговорили о жизни, о знакомых, об этапах тюрьмы и этапах жизни. Но наши помыслы были обращены только к свободе — около двух лет осталось, не за горами. Незабываемый вечер: старые знакомые, схожие судьбы, люди одного круга интересов и желаний. Но если у меня все складывалось неплохо, дела Генриха шли не особо гладко. И он надеялся на мою помощь, сам не особо понимая, что делать.

А пока проходил день за днем, все достаточно интересно — новые знакомства, новая работа, новый климат — морозы под 40, разряженное пространство и безоблачное небо. Суровые места. В ясный день вдали виднелись горы полярного Урала. Местные поселенцы в основном занимались вывозкой леса на больших лесовозах на нижние склады или, как это называлось, на биржу. А валил лес в основном контингент зоны строгого режима, которая тоже находилась недалеко от станции. На бирже другие зеки делали пиловочный материал и грузили его на железнодорожные платформы.

Вскоре за небольшой магарыч я смог переехать в персональную избушку, где жил один: сени, кухня две проходные комнаты. Друзья-поселенцы помогли сделать недорогой ремонт, обошелся рублей в 50 и в ящик водки. В Печоре я купил приемник, маленький телевизор, стало достаточно уютно. Я отдельно питался, только ходил на проверку. Для собственных нужд самостоятельно колол дрова колуном, укладывал поленья штабелями. И это весьма благотворно действовало на нервы, успокаивало. Освоил и другие элементы сельской жизни, завел рыжую собачку-дворняжку и котенка.

Работа в конторе меня не утомляла и даже где-то нравилась — экономика, статистика, нормирование… На заработки в эти края приезжали молодые ребята и девушки, и с одной из Ир я закрутил небольшой романчик. Ходили в клуб, на танцы, обычно вечерами в пятницу или субботу. И тогда я не возвращался в поселение, оставался у нее дома в станционном поселке. В тех краях подавляющее большинство жило в бараках, с коммунальными кухнями и туалетами на улице. А у Иры квартирка в каменном двухэтажном доме, со всеми удобствами. Как-то во время моего отсутствия приехала Лариса, нашла избушку закрытой, заподозрила меня в измене. Отношения стали чуть прохладнее.

Вечерами у меня обычно собиралась маленькая компашка, выпивали, судачили. У друга Генриха, как тогда показалось, жизнь тоже стала потихоньку налаживаться — он уже не обрубал сучки, вкалывая точковщиком, не считал лес, а реализовал свои коммерческие способности и открыл магазинчик на вахтовом участке. Учли, что непьющий и хорошо умеет считать. Вахта находилась в лесу, километрах в 40–50 от лагеря, я пару раз приезжал туда, исключительно из любопытства. Такие же неприхотливые полевые условия, что и в леспромхозах, на приисках, что и у газо-нефтедобытчиков.

Живут в поселении от зарплаты к зарплате. День ее выдачи — пьяный день. Все разбредаются в поисках самогонки и водки и «злачных» мест, где можно в тепле выжрать пузырь — другой и завалиться дрыхнуть. Я никогда не понимал подобного свинства. Одно дело немного выпить в удовольствие, закусить, погутарить… Не скажу, что знаю особый толк в алкоголе, но в зоне водка мне перепадала, может, и чаще, чем многим другим, и немного расслабиться я не гнушался. Но не до полной же «отключки» бухать! Хотя здесь, в суровых северных краях, ежемесячная «отключка» являлась неотъемлемым образом жизни большинства. Хотя во многом, что и говорить, она провоцировалась безрадостностью и сложностью существования. Да и специфика северного изрядно разряженного воздуха такова — сидишь и выпиваешь, вроде все нормально, голова ясная, вышел на улицу — и повело. И многие падали в сугробы, и даже замерзали насмерть. Со мной сидел один музыкант, очень хороший гитарист Гриша. Он убил барабанщика своего же ансамбля в пьяной ссоре из-за какой-то юбки. И однажды после получки и попойки в жуткий мороз он упал в снег и уснул мертвецким сном. Спасти жизнь бедолаге удалось, но все пальцы рук пришлось ампутировать.