Василий Ерошенко - Лидер Ташкент Страница 50

Действительно, этим утром исполняется первая годовщина войны. Как же не вспомнилось это ни вчера, пока шли к Севастополю, ни в те часы, что стояли в Камышевой? Даже мелькнувшая перед глазами запись в вахтенном журнале "22 июня, понедельник" показалась самой обычной. Вот до чего "заели" мысли и заботы о том, что надо делать сейчас, немедленно, сегодня... Да, пожалуй, и не такая это дата, чтобы хотелось ее вспоминать. Когда-нибудь потом, после войны другое дело, если будем живы...

На крыло мостика, где стоим мы с Коноваловым, выходит старпом. В полусвете утренних сумерек лицо его, как и лицо комиссара, выглядит осунувшимся и бледным. Орловский говорит, словно отвечая вслух на свои же мысли:

- В декабре тоже было очень тяжело, но Севастополь отстояли. Будет и теперь что-то сделано, чтобы оттянуть силы противника... Знаете, что я вчера слышал от краснофлотцев, когда начали грузить продукты? "Раз муку и сахар везем, значит, там держатся!.."

Конечно, держатся. Севастополь по-прежнему сковывает огромные вражеские силы - сотни тысяч солдат, которым по планам германского генштаба, вероятно, давно полагалось быть далеко отсюда. А гадать, выстоит или нет Севастополь в июне, я не могу - об этом и думать-то тяжело, не то, что говорить. Но сравнивать июнь с декабрем нельзя: тогда городу было все-таки легче.

С сибиряками не пропадешь

Очередной выход в Севастополь в 16 часов 24 июня. Экипаж отдохнул, хотя особенно отсыпаться и не пришлось. Надо было принимать топливо и боезапас, грузить снаряды и продовольствие. Все это неоднократно прерывалось тревогами над Новороссийском то и дело появлялись фашистские бомбардировщики.

Принимаем новые подразделения сибиряков - так теперь все называют бойцов 142-й бригады. На палубу вкатывают с причала армейские зенитные орудия. Руководит этим рослый старший лейтенант в пилотке набекрень, которого я сразу узнал: еще перед прошлым нашим рейсом он пытался погрузить на "Ташкент" свою зенитную батарею сверх всяких норм и возможностей. Ничего не добившись тогда от Орловского и Фрозе, старший лейтенант прорвался ко мне на мостик. Стоило немало труда втолковать ему, что корабль загружен уже до отказа.

Сибиряков у нас набирается до тысячи человек. Около шестисот - на "Безупречном". Люди прямо рвутся в бой. Их стремление быстрее попасть в Севастополь - горячее, искреннее. А ведь, конечно же, понимают, что многие, очень многие оттуда не вернутся.

Уже в море армейские командиры под руководством нашего Новика расставляют на полубаке, на юте и по бортам станковые пулеметы и противотанковые ружья дополнительные огневые средства могут пригодиться, если нас атакуют торпедоносцы или катера. Вижу рядом с Новиком опять того же старшего лейтенанта, что-то доказывающего Николаю Спиридоновичу. Как потом я узнал, армейский зенитчик был недоволен тем, что его орудия "зажаты" в проходах. Осмотревшись на корабле, он предлагал передвинуть их на полубак, где батарея получала отличную "огневую позицию", но очень мешала бы нашим носовым башням.

- Какой народ! - восторгается Орловский. - Второй час на корабле, и уже как дома! А посмотрите на ту девушку. Откуда у нее такое спокойствие?

Девушка, которая привлекла внимание старпома, присела на кожух вентилятора и задумчиво смотрит на море. Она в гимнастерке и пилотке, в солдатских сапогах. Должно быть, медсестра. Вся поза девушки действительно полна какого-то глубокого покоя. О чем она думает? Представляет ли, какие испытания ждут ее в Севастополе? Наши краснофлотцы, проходя мимо, глядят на нее с нескрываемым восхищением. И она заслужила его уже тем, что находится здесь.

- Ладно, Иван Иванович, - отвлекаю я старпома от наблюдений за верхней палубой, - Давайте-ка сигнал на ужин, пока еще вокруг тихо!..

В этот раз первый, самолет-разведчик показался вблизи корабля раньше обычного - еще в зоне действия нашей истребительной авиации. Разведчика отогнали шрапнелью. О том, что он нас обнаружил, сообщили на аэродром истребителей, с которым имеем прямую связь. Балмасов доложил: Буряк тоже доносит о воздушном разведчике и: просит прикрытия.

Вскоре группа "мигов", помахав нам крылышками, проносится дальше на запад. Там уже виднеются мачты "Безупречного", которого мы догоняем. А несколько минут спустя со стороны крымского берега появляются "хейнкели".

Играем боевую. Армейцы на палубе прилаживаются к своим пулеметам. Балмасов по радио предупреждает о противнике наших "ястребков". "Вижу, - отвечает командир звена. - Сейчас мы им дадим!".

"Хейнкели" разделяются на две группы. Ту, что устремилась к "Безупречному", с ходу атакуют "миги", и кажется, что воздушный бой завязался прямо над эсминцем. Другую группу, нацелившуюся на "Ташкент", встречает завесой шрапнели наша четвертая башня. Вслед за ней открывают огонь автоматы.

- Сбит фашист! Сбит! - доносятся сквозь треск пальбы чьи-то возгласы. Сбит там, над "Безупречным". В бинокль вижу, как падает в море дымящийся бомбардировщик. Сбили его, очевидно, истребители. Армейцы у нас на палубе кричат "ура".

- За своими следить! За своими! - строго напоминает Балмасов сигнальщикам. "Свои" - это те "хейнкели", которые атакуют "Ташкент".

Они проходят над лидером довольно высоко, окруженные разрывами наших снарядов, и сбрасывают бомбы неточно, далеко от корабля. Уже отбомбившись, два самолета почти одновременно выходят из общего строя, и за обоими начинают тянуться хвосты черного дыма. Это работа нашей "башни смеха". Однако подожженные "хейнкели" не хотят падать в море. Снижаясь и дымя, они тянут к берегу. Но к кораблю эти два сегодня уж не вернутся.

На сорокаузловом ходу догоняем и оставляем позади "Безупречный", для которого максимум - тридцать четыре узла. Пока корабли близко, обмениваемся с Буряком семафорами. "Все в порядке, готовы к отражению новых атак", - передают от Петра Максимовича. На палубе у него такая же картина, как и у нас: сибиряки, расставив где только можно свои пулеметы и "пэтээры", держат круговую оборону.

"Ястребки", сделав над кораблями прощальный круг, поворачивают к Новороссийску - провожать нас дальше они не могут. А вражеские аэродромы будут все ближе и ближе.

- Перерыв окончен, идут опять... - объявляет полчаса спустя Орловский. Зоркий старпом, почти не отрывавшийся все это время от бинокля, первым заметил новую группу самолетов, опередив сигнальщиков.

Это снова "хейнкели", быть может, те же самые, успевшие заправиться и подвесить бомбы. Опять разделяются на две группы. А высота теперь другая, не больше тысячи метров. Знают, что мы уже без прикрытия, и ведут себя нахальнее...

Бомбы ложатся ближе, чем в первый раз. Делая резкие повороты, "Ташкент" срезает бортом не успевшие осесть водяные столбы. Они рушатся на палубу, надстройки, мостик.