Борис Соколов - Арманд и Крупская: женщины вождя Страница 50

Послал бешеное заказное с обратной распиской письмо этому мерзавцу Попову: занимайся, дьявол тебя бери, какими хочешь любвями и болезнями, но если взял партийное обязательство, то выполняй или вовремя передай другому. Написал также Карлсону (латышскому большевику, работавшему в Брюсселе наборщиком в типографии; Ленин надеялся, что тот сможет найти Попова и побудить его взяться за перевод злосчастного доклада. — Б. С.). А Гюисмансу ответил, что его выражения оскорбительны, что он не имеет никакого права их употреблять и если он не откажется формально от них, то это будет последнее письмо, которое я ему пишу!

Сволочь Попов — выставил меня обманщиком перед Гюисмансом…»

Кстати сказать, то, что пишет Ленин Инессе, как будто опровергает воспоминания Попова. Судя по письмам, ни в какую Францию отдохнуть и встретиться с Арманд Владимир Ильич Ивана Федоровича не отправлял ни запиской, ни в разговоре. По крайней мере, Инессе он об этом явно ничего не сообщил. Может быть, конечно, Ленин имел в виду, чтобы Попов поехал во Францию после того, как закончит перевод доклада. Но тогда совершенно непонятно, зачем было поручать столь ответственное задание, да еще в кратчайший срок (за два дня!) человеку, который был морально подавлен и нуждался в отдыхе. Что Ленин был в курсе «любовной истории» Попова, сомнений не вызывает.

Так или иначе, к 15 марта доклад был Поповым переведен и отослан Гюисмансу. Ленин очень просил Инессу поехать в Брюссель вместе с Иваном Федоровичем. Он полагал, что ее безукоризненное знание французского будет там весьма полезно. В начале июля Ильич писал Арманд в курортный городок Ловран на Адриатике, где она отдыхала вместе с детьми:

«Dear friend! Я ужасно боюсь, что ты откажешься ехать в Брюссель, чем поставишь нас в совершенно невозможное положение. И вот я придумал еще один «компромисс», чтобы ты уже никак не могла отказаться.

Надя думает, что твои старшие дети уже приехали и ты легко сможешь на 3 дня оставить их (или взять Андрюшу с собой).

На случай, что старшие не приехали и что оставить детей на 3 дня абсолютно невозможно, я предлагаю: поехать тебе на один день (16-ое, даже на полдня, для прочтения доклада), либо оставив детей на день, либо даже выписав на этот день Константинович (родную сестру Александра и Владимира Армандов. — Б. С.), ежели крайность требует. (Расходы оплатим.)

Дело, видишь ли, в том, что крайне важно, чтобы основной доклад был прочтен действительно с толком. Для сего безусловно необходим прекрасный французский язык — прекрасный, ибо иначе впечатление будет ноль, — французский, ибо иначе 9/10 при переводе пропадет как раз для Исполнительного комитета, на который и надо повлиять (немцы безнадежны и они могут не быть).

Конечно, кроме прекрасного французского нужно понимание сути дела и такт. Кроме тебя никого нет. Посему прошу, изо всех сил прошу согласиться хотя бы на день (прочтешь доклад, извинишься, что больна семья, уедешь, передав Попову)…

Доклад ЦК мы напишем (имелся в виду доклад для зачтения на совещании, а не тот информационный доклад о разногласиях между большевиками и меньшевиками, который больше месяца переводил Попов. — Б. С.). Твое дело будет перевести и прочесть с комментариями, о коих мы условимся…

Я волнуюсь сильно из-за Брюсселя. Только ты провела бы чудесно… Я не гожусь тут».

Положительно, Ильич пустил в ход все свое красноречие. Создается впечатление, что он любимую женщину уговаривает принять брачное предложение, а не товарища по партии убеждает поехать в другой город прочесть доклад. А впрочем, может, здесь и было скрытое признание в любви. Убедить руководство II Интернационала в том, что только большевики реально представляют российскую социал-демократию было, конечно, очень важно. Это и представительство в международных социалистических организациях, и возможность получения шмитовских денег. И Ленин самокритично понимал, что он сам для дипломатической по своей сути миссии не годится. Понимание сути дела у Ильича, разумеется, было, а вот такта, да и достаточно свободного владения французским языком — нет. Оппонентов и просто тех, кто чем-либо его прогневал, Ленин и в письмах, и в статьях, и в публичных выступлениях, ни мало не стесняясь, крыл непарламентскими выражениями. И в письмах Инессе свободно употреблял непечатные обороты: «Я лично очень рад, что эта сука отказалась идти в наш журнал»; «На такое говно, как Мергейм, не стоит тратить много времени…» и т. п. Инесса не без оснований казалась ему самой подходящей фигурой для участия в совещании. Но все-таки уж слишком страстно вождь уламывал Арманд. Ведь не был же вопрос о ее выступлении в Брюсселе для Ленина и партии вопросом жизни и смерти, тем более что в дальнейшем Ильич благополучно порвал все отношения со II Интернационалом. Да и тогда, в июле 1914 года, на успех в Брюсселе, чувствуется, особо не рассчитывал.

Инесса не могла не откликнуться на ленинскую просьбу. Ради этого и горячо любимых детей можно было на день оставить под присмотром золовки. В одном из следующих писем Ленин инструктирует Инессу: «Уверен, что ты чудесно расшибешь и Плеханова (едет!!), и Каутского (едет). Мы их проучим сволочей великолепно!» Хотя убедить Гюисманса, Вандервельде и других лидеров II Интернационала иметь дело только с большевиками все же не удалось, Ленин одобрил поведение Арманд на Брюссельском совещании. 19 июля 1924 года он писал Инессе: «Ты лучше провела дело, чем это мог бы сделать я. Помимо языка, я бы взорвался, наверное. Не стерпел бы комедиантства и обозвал бы их подлецами. А им только того и надо было — на это они и провоцировали. У вас же и у тебя вышло спокойно и твердо».

Свидетельство Попова о спорах Арманд с Лениным находит подтверждение в ленинских письмах Инессе. Возможно, Инесса истолковала некоторые действия Ленина как признак охлаждения их отношений в связи с разногласиями по вопросу, надо ли защищать «буржуазное отечество». Ильич спешит ее успокоить. В самом конце 1915 года Инесса отправилась в Париж для контактов с русскими и французскими социалистами и работы в местных библиотеках. 15 января 1916 года Ленин писал ей из Берна: «Сегодня великолепный солнечный день со снежком. После инфлюэнцы мы с женой первый раз гуляли по той дороге в Frauen-Kapellen, по которой — помните? — мы так чудесно прогулялись однажды втроем. Я все вспоминал и жалел, что Вас нет. Кстати. Дивлюсь немного, что нет от Вас вестей. Покаюсь уже заодно: у меня, грешным делом, мелькает мысль — не «обиделись» ли уже Вы, чего доброго, на то, что я не пришел Вас проводить в день отъезда? Каюсь, каюсь и отрекаюсь от этих мыслей, я уже прогнал их прочь».