Таня Перес - Дитя дорог Страница 51

– В комсомоле?! – кричим мы в один голос. – Как?! Где?! Расскажи! Мы тоже хотим!

Вадим замолчал, после долгого размышления он сказал:

– Вы обе еще маленькие. Таня совсем не может, ей нельзя выходить из гетто, а ты…

– Что я?! Кто я?! Почему я?! Я могу!

– Может быть, ты можешь, но тебе не стоит.

– Почему, почему?! Я хочу!

– Это очень опасно.

– А ты что там делаешь?

– Я когда-нибудь тебе расскажу, не теперь.

Вадим смотрит на меня. Мое сердце сжимается. Я чувствую, что сейчас произойдет что-то очень неприятное. Вадим потупил взор и говорит:

– Я тебя недостаточно знаю.

– Ты хочешь сказать, что я – еврейка и поэтому ты не хочешь открыть мне свои тайны.

– Нет… нет, нет.

– Не стесняйся, скажи мне правду!

– Правда в том, что я знаю только тех ребят, с которыми работаю. Я их знаю с детства. Они все моего возраста и у нас нет девочек вообще…

– Ты увиливаешь, – говорю. – Это потому, что я еврейка.

– Я вас не знаю, бессарабских людей. Кто вы, что происходит в ваших головах, вы чужие! Очень просто. Вы тоже жили под румынским игом, но почти не жили под советским режимом. Вы, может быть, даже поладили с румынами… как я могу верить такой маленькой девочке, как ты. С такими маленькими руками и больными ножками. Я не знаю что у тебя в голове, и кто ты вообще.

Я встаю из-за стола и выхожу из комнаты. Я стою возле входной двери и плачу горькими слезами.

«Даже он, – думаю. – Даже он… даже он…»

Из комнаты я слышу крики и громкие голоса. Выхожу. Иду к дому Эсфирь Яковлевны. Больше у меня нет места в этом мире. Я пропала. До сих пор были только ужасные физические муки, но такая ужасная обида была первый раз в моей жизни. Сомнения в верности. Я больше сюда не вернусь. Никогда. Я не иду «домой», к госпоже Эсфири. Я продолжаю, машинально, идти по главной улице. Мысли лихорадочно вертятся в моей голове. Я пойду к дяде Павлу и попрошу его, чтобы он дал мне работу, я говорю себе. Мила меня больше не захочет видеть. Она пойдет в комсомол с Вадимом, и я ей больше не буду нужна. Опять слезы, на сей раз я не могу их остановить. Что я умею делать? Я вспоминаю, что я была переводчицей в Любашевке, с русского на румынский и наоборот. Переводила даже с немецкого на русский. Чтобы доктор поняла, что происходит с пациентом – с военным! Я приобрела опыт за это время. Я умею даже писать, думаю я. Даже очень хорошо. По-румынски я умею писать! Надо это использовать. Как же я это сделаю? Нет, нет, нет! Я ничего не буду рассказывать дяде Павлу. Я должна работать в больнице. Я научилась многим медицинским выражениям и у меня прекрасная память. Я себе говорю все это громко. Конечно, мне надо будет найти книги в больнице, так я смогу расширить свои знания. А как же я попаду в больницу? Вот это вопрос! Марья Александровна! Марья Александровна! Она ключ к этим переводам. Я ей все расскажу, что я обязана зарабатывать себе на жизнь. Я живу за счет разных людей и даже за счет ее дочери. Может быть, она мне сможет найти место в больнице?

38.

В тот же вечер я ночевала у белорусок. Рассказала им о моем разговоре с Вадимом, но, не упоминая слово «комсомол». Я не знаю, какое у них отношение сопротивляющейся молодежи, которая жертвует собой. Решаю, что тайна – это тайна. Даже если меня обидели! Я рассказала им о моих денежных трудностях, о квартире и, конечно, о еде. Рассказала о Марье Александровне, старшей медсестре в Балтийской больнице. Молодая женщина сказала мне, что это замечательная идея, но если мне трудно спросить у Марьи Александровны, то она готова попросить за меня.

– Ты должна быть самостоятельная, Танечка, – говорят обе. – Ты уже большая девочка.

– О, я, в твоем возрасте, чего только не делала, – говорит мать.

– Да, да, мы это уже слышали, – говорит дочь. – Сейчас мы говорим о Тане. Можно сказать, что, сравнительно с ее малым возрастом, она довольно много знает. Я думаю, что это ей поможет.

Я очень обрадовалась тому, что мою идею одобрили.

– Ты хочешь, чтобы мы рассказали об этом твоему дяде?

– Ни в коем случае! Он никогда на это не согласится!

– Откуда ты знаешь, что он не согласится?

– Он сказал, чтобы я приходила к ним утром в обед и вечером и помогала бы нашей «даме», таким образом, я заработаю себе на хлеб.

– Да, – сказала мать. – Он абсолютно ничего не знает о «изумительном» характере его жены.

– Она его жена, Таня? Она действительно его жена?

– Нет. Она не настоящая его жена. То есть не в полном смысле этого слова. Но можно сказать, что у них были особые обстоятельства. Они нашли друг друга во время побега из Кишинева. И судя по его словам, и эта женщина потеряла своего мужа в похожих обстоятельствах. Таким образом, они у них получилась эта связь. По его словам, она спасла ему жизнь. Ухаживала за ним, когда он тяжело болел. Кажется, это был тиф.

– Она способна за кем-то ухаживать?! Такая холодная рыба, эта женщина, что у меня стынет кровь! – сказала молодая. – Представьте себе, что я должна ей служить?! Какая ирония! Я – служанка!

Понимаю, что я задела чувствительную струну. Решаю исправить сделанное:

– Вы никогда не будете служанкой! Вы – аристократка. – Это была лесть, но с большой долей правды.

Я уверенна, что обе женщины вышли из приличных кругов. Я получила полное одобрение моей идеи. Все стороны от этого только выиграют – я, больница и даже сама Марья Александровна – у нее уменьшатся домашние заботы.

Я возвращаюсь к Милочке, вечером следующего дня. Марья Александровна уже была дома. Меня приняли с неудовольствием и упреками.

– Почему ты удрала? Где ты была? Что ты себе думаешь? Мы чуть не умерли от волнения! Мы не знали, что с тобой случилось! Ты пулей вылетела отсюда, хлопнула дверью и исчезла!

Рассказала им все: обиделась на Вадима. Я поняла, почему он не может взять на себя ответственность за маленькую девочку, которая живет в постоянной опасности, чужую, никому не известную и принадлежащую к презренному народу!

– А действительно, презренный народ! А как же мои дети? Они тоже презренней народ? Ты знаешь, что их отец – еврей? Что они тоже евреи? – говорит Милочкина мама.

Я молчу.

– Я вас люблю, – заикаюсь я. – Я верю вам… я готова умереть за вас… Мила мне как сестра, а вы для меня как мать.

– А, нет, – говорит Марья Александровна. – Нет! Твоя мама была совсем другой. Твоя мама была аристократкой. Тонкой и хорошо воспитанной! Не такая рабочая лошадь, как я!

Теперь мы все плачем. Вдруг всем cтало легче. Гораздо легче, очень даже легко! Во время чая, я рассказала о своем плане стать переводчицей.

– Какая прекрасная идея! – сказала мама Милы. – Как это не пришло мне до сих пор в голову?! Завтра же утром я пойду к директору больницы и расскажу ему о тебе! Сколько ты платишь за квартиру?