Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось Страница 51

Перечислить тех, кто пришел в «Первый шаг» в пятьдесят четвертом, наверно, сегодня не сможет никто. Ни в первый набор, ни в последующие. Если заглянуть в программы выступлений этой команды, можно увидеть, как менялся ее состав. А текучесть объяснялась одной причиной — это все же самодеятельность при всем высоком ее уровне. Тот, кто уходит в профессионалы, покидает ее так же, как выучившийся юнга с небольшого суденышка переходит на океанский лайнер. И ничего предосудительного в этом нет. Наоборот, учителя всегда гордятся своими учениками, если они того стоят.

Но самодеятельность губят еще и самый элементарный быт, возраст, занятость на работе, личные передряги, женитьбы и разводы. Ротация же происходит достаточно болезненно.

В день, когда в ЦДРИ вспоминали время сорокапятилетней давности и тот «Первый шаг», который знала тогда Москва, в зрительном зале среди горстки немолодых людей возвышался, словно сидел не в кресле, а на боевом коне, как маршал, осматривающий свое войско, высокий, крепкий, с ясными глазами, в которых никогда не пряталось равнодушие, человек. Такие запоминаются сразу, как только пожмут руку — сильно, по-мужски, и вы услышите несколько отрывисто брошенных вам приветственных слов. Звали его как-то странно, то ли он был иностранцем русского происхождения, то ли русским — иностранного, во всяком случае, некая смесь французского с нижегородским в его имени была. А если точнее — английского.

Джон Иванович Гридунов (оказывается, имя он получил в честь некогда почитаемого в Советском Союзе американского журналиста Джона Рида, автора бестселлера «Десять лет, которые потрясли мир», вышедшего вскоре после октябрьского переворота) — бывший майор Советской Армии, сегодня — в отставке, ему уже за семьдесят. Он — живая память уже сошедшего с дистанции некогда знаменитого коллектива. «Политкуплетист» Гридунов был в нем до последней минуты. И кого бы я ни спрашивал из бывших «первошаговцев» об истории ансамбля, все без исключения меня отсылали к Гридунову — «он все знает».

…На встречу со мной в ЦДРИ Джон Иванович опоздал почти на полчаса. Я, никогда не видевший его, стоял в вестибюле у двери и бросался к каждому пожилому человеку мужского пола с одним и тем же вопросом: «Вы не Джон Иванович?» На меня смотрели как на сумасшедшего.

Джон Гридунов появился в тот момент, когда я уже хотел уйти. Он вошел, вытирая с лица пот, задыхаясь — явно от быстрой ходьбы, если не бега, с объемной трубкой ватмана под мышкой, поздоровался, крепко сжав мою ладонь, и бросил, показывая на рулон: «Тут вся наша история».

Потом мы прошлись по дому в поисках удобного уголка, чтобы развернуть рулон, Джон Иванович раскланивался налево и направо, а когда на каком-то неказистом столике в фойе развернул рулон, превратив его в широкий и длинный лист, я обомлел: на листе с крупным заголовком «Первый шаг» — аккуратно наклеенные, в рамочках, фотографии, рецензии из газет, программки, приглашения на юбилеи. Все сохранено бережно, с любовью — как у Лобачевой; так полагается обращаться с историей. Самая большая фотография — в центре, рядом — приглашение на юбилей — двадцатипятилетие «Первого шага», с перечнем фамилий тех, кто участвует в вечере. Я разглядываю фотографии, вижу лица тех, кто стали известными актерами, музыкантами, певицами, — Илья Рутберг, Савелий Крамаров, Майя Булгакова, Гюли Чохели, Ирина Подошьян, Юрий Саульский, Борис Фиготин, Элла Ольховская, Инна Мясникова, Зоя Куликова, Роза Романовская; группа большая — во всю сцену, и почти в центре — Майя Кристалинская. Немного пополневшая, но с тем же светлым лицом, с той же своей неизменной прической — изящная шапочка черных волос, чуть зачесанных назад.

— Майечка — вот она. — Гридунов, проведя пальцем по фотографии, остановился на Кристалинской. — А это наши первые программки, тут Майи еще нет, она пришла позднее, дай бог памяти… И пришла прямо к папе. Вот он, папа. — Гридунов поставил палец на то место фотографии, где стояли двое — «папа» и «домовой»…

В каждом коллективе всегда находятся записные остряки, умеющие приклеить точное, смешное или ласково-уважительное прозвище. Так, Эммануил Самойлович Разниковский, застрельщик «Первого шагам, стал «папой» — как его звали обычно в ансамбле. А вот прозвищем «домовой» Бориса Михайловича Филиппова «наградил» Борис Полевой.

Именно «домовой» и дал благословение «Первому шагу» еще в ту пору, когда с идеей создания эстрадного ансамбля в ЦДРИ пришел к нему Разниковский. Да и не мог не дать. Это был умный, проницательный, хорошо знавший искусство и самозабвенно любивший его человек, близко знавший и друживший со многими артистами, да и не только с ними, но и с писателями (недаром, прослужив несколько десятков лет Мельпомене в ЦДРИ, он долго директорствовал затем в Центральном Доме литераторов); он оставался маленькой частицей той русской интеллигенции, которая после революции таяла в России, от разбитого вдребезги прошлого оставались осколки; поначалу сверкавшие, они затем начинали мутнеть и исчезали.

Филиппов был душой дома на Пушечной. А это означало, что каждому, кто переступал его порог, уходить оттуда не хотелось.

И кто только не бывал здесь — от одного перечисления всех его именитых обитателей у новичка, впервые пришедшего в этот дом, могла закружиться голова. Почти все они — на фотопортретах, висевших когда-то на стенах второго этажа, эта мозаика лиц, памятных для каждого знатока театра, музыки, цирка, а для профессионалов — еще и корифеев, учителей.

Увы, почти никого из них нет сегодня в живых. Рассыпалась мозаика…

А дом на Пушечной сегодня другой. Он под тем же номером девять, но переехал в другой отсек особняка, когда-то подаренного правительством мастерам искусств под их клуб; теперь в нем другие коридоры, другие залы, другие комнаты. А тот, старый, как затонувший корабль — сломаны стены, перегородки, вздыблен пол — пустые комнаты, как каюты. Почти «Титаник».

Хуже в новом доме или лучше, судить не берусь. Он просто — другой. Время строит свои дома, а наше время — жесткий архитектор, не терпящий излишеств.

Но вот дом Филиппова и Разниковского сделал свое дело и был нужен повзрослевшему поколению жаждавших искусства, к которому принадлежала и Майя Кристалинская, — искусства, которое в середине пятидесятых настойчиво нуждалось в помощи. Дом был щедр и соединил их — молодое, сильное и в то же время трепетное племя с другим, великим поколением, уже постепенно уходящим, дав возможность вобрать в себя его дух, человечность, его уникальную культуру, чудом уцелевшую в безжалостной пролетарской битве за «нового» человека.