Иван Иванов - Операция «Адмиралъ» . Оборотни в эполетах Страница 51

Я поставил себе целью приблизить Совет министров к Верховному правителю, заставить всех членов Совета почувствовать, что они не только законодатели, оживить самую деятельность Совета министров, изъяв из повесток все ненужное, чиновничье, и, главное, добиться скорейшего преобразования Государственного экономического совещания.

С первых же дней вступления в должность я увидел, насколько работа главного управляющего стала сложнее, чем была во времена Сибирского правительства.

Я был в свое время управляющим. Тельберг переименовался в главного управляющего. Действительно, масштаб расширился.

Законодательная работа Совета министров стала разнообразнее и обильнее. Необходимо было обдумывать повестку, подготовлять дела к слушанию, рассматривать заключения юрисконсультской власти, редактировать журналы Совета.

Верховный правитель постоянно уезжал. Между тем накопилось множество неутвержденных законов. Требовалось изучить их и доложить адмиралу, который относился в то время ко всем законам как к бумагомаранию.

В ведении главного управляющего был отдел печати — «Правительственный вестник» и бюро обзоров. Кроме того, при моем предместнике возник так называемый Особый отдел, своего рода контрразведка, действовавшая в советском тылу.

У меня же на руках, хотя и «временно», оставалось Государственное совещание.

Все это было ничего. Осложняло дело, главным образом, то, что для успешности проведения какого-нибудь большого вопроса необходимо было подготовить председателя Совета министров, обеспечить большинство среди членов Совета (а их было пятнадцать человек), наконец, убедить Верховного правителя. Иной раз, протащив дело через две стадии благополучно, на третьей можно было сломать ногу. Наиболее трудной стадией оказался Совет министров. Эти пятнадцать человек, у которых соотношение голосов складывалось самым неожиданным образом, приводили меня нередко в мрачное отчаяние. «Группы» уже не было. Для того чтобы укрепить взаимное доверие, было решено встречаться для обсуждения каких-нибудь вопросов только всем вместе. Но сговориться всем вместе было только мечтою…

Конец августа — начало сентября — период смятения умов, крушения фронта и в то же время проявление всероссийской власти: инструкция Деникину, конституция для Архангельска и, как это ни странно при вопиющем недостатке офицеров, жалоба полковника, перебежавшего от красных, что его оставляют без дела и содержания.

Слушается очередной доклад Совету министров о положении дел на фронте. Элегантный генерал, профессор Андогский, водит кием по карте.

«На Сибирском фронте, как видите, положение мало изменилось. В некоторых направлениях, впрочем, противник слегка потеснил нас. На севере (Архангельский фронт) наши войска перешли в наступление и по всему фронту теснят противника. Нами занят город Онега, за время боев захвачено более 4000 пленных и не менее ста пулеметов. На Северо-западном фронте наши войска, под командой генерала Юденича, перешли в наступление на Лужском направлении. На Западном фронте главные силы польской армии достигли Днепра. На Южном вся железнодорожная магистраль Курск — Киев перешла в руки наших войск. В боях около Царицына захвачено более 7000 человек, около Киева более 6000, кроме того, при занятии Киева захвачено около 5000 пленных, 14 орудий, много пулеметов, несколько блиндированных поездов и колоссальные запасы всякого рода. Таким образом, оценивая общее положение фронта и всех сил, находящихся под Верховным командованием адмирала Колчака, следует признать, что оно неблагоприятно для большевиков».

Так докладывалось в сентябре 1919 года о положении дел на фронте.

— А каково настроение солдат? — спрашивали министры.

— Они дерутся безотказно, — был неизменный ответ.

О настроении тыла в Сибири и у Деникина не спрашивали; это должны были знать мы, «российские» министры.

С конца августа в Сибири стало появляться много «знатных» гостей из России. Они выезжали оттуда в мае, июне, когда звезда адмирала Колчака ярко разгорелась.

Приезжали — и разочаровывались переменами, которые произошли за два-три месяца их путешествия.

Многие тут же раскланивались и, недвусмысленно отклоняя от себя разные почетные предложения, стремились обратно, «для связи», как им будто бы было предложено генералом Деникиным. Получив на обратное путешествие солидный куш, соразмерно знатности положения, они, обыкновенно жестоко понося колчаковщину, устремлялись во Владивосток, для нового странствования в Россию или для выполнения патриотической миссии за границей.

Я был очень удивлен, когда генерал Дитерихс, который меньше всего был склонен поощрять подобные путешествия, внес в Совет министров предложение выдать генералу Нагаеву, только что приехавшему с юга России, четыре тысячи фунтов стерлингов для формирования на юге России отдельной сибирской дивизии. Этому же генералу выдано было еще на миллион рублей мелких керенок.

— Помилуйте, генерал, — говорили мы Дитерихсу, — ведь он не успеет доехать, как война кончится победою или поражением.

Под свежим впечатлением работ комиссии по продовольствию и снабжению армии я горячо утверждал, что зиму мы продержаться не сможем. Я был против командировки Нагаева и убеждал в этом адмирала.

Но генерал Дитерихс, в свою очередь, настаивал.

— Нагаев, — говорил он, — сорганизует дивизию из застрявших на юге России сибиряков и с ними через Туркестан будет пробиваться весною 1920 года к нам.

Предложение Дитерихса было принято. Нагаев получил деньги и уехал.

Когда в середине сентября войска перешли в наступление, генерал Дитерихс прислал на имя председателя Совета министров секретное письмо, в котором предупреждал, что значение первых побед не следует преувеличивать. Неприятель обладает большими резервами, а у нас их нет. Спустя некоторое время красные могут подвезти свежие силы, а тогда весь наш успех будет ликвидирован.

Письмо это было оглашено в заседании Совета министров.

Несмотря на это, оптимизм господствовал.

Как-то ко мне явился офицер из ставки с проектом грамот на имя эмира бухарского, хана хивинского и нового Амударьинского казачьего войска, которое, по его мнению, надлежало организовать.

Я доложил адмиралу об этих проектах; он отнесся к ним одобрительно.

Грамоты были заслушаны в Совете министров. Присутствовавший вместо военного министра генерал Буд-берг упорно настаивал, чтобы этих грамот не подписывал Верховный правитель. Основания он приводил очень неопределенные, вроде того, что судьба переменчива, мало ли что может случиться.