Дмитрий Володихин - Патриарх Гермоген Страница 51

Собственно, первая попытка реализовать этот проект производилась полугодом раньше. В феврале 1610 года группа русской знати, враждебная царю Василию IV, начала переговоры с самим Сигизмундом III. Ее уполномочила русская часть Тушинского лагеря, брошенного Лжедмитрием II, то есть на какое-то время оставшегося без вождя. Из сколько-нибудь значительных людей в переговорах участвовали Михаил Глебович Салтыков с сыном Иваном, князья Юрий Дмитриевич Хворостинин и Василий Михайлович Мосальский по прозвищу Рубец. Мягко говоря, далеко не верхушка русской аристократии, фигуры второго плана.

Уже тогда высказывалась идея привести королевича Владислава на русский трон. Соглашение о подобном шаге включало в себя пункты, удовлетворяющие политические амбиции высшей русской аристократии.

Так, в отношении дворянства и знати предполагалось сохранить старые государственные обычаи, оставить всё прежде приобретенное имущество, «законсервировать» старые размеры жалованья и время его выдачи. Но перебор людей, ныне занимающих какие-то постоянные должности, мог быть произведен в духе «кто годен». В судах следовало сохранить русское судопроизводство по статьям Судебника, а если понадобится вводить новые статьи, то их вводили бы по решению «бояр и всей земли». В Московском государстве такого, стоит заметить, не водилось. В XVI веке недолгое время работала норма, в соответствии с которой новые статьи в Судебник вводились по единогласному решению «всех бояр». Однако впоследствии эту норму сделали не обязательной, и статьи вводились «по государеву указу», к коему время от времени (не во всех случаях) добавлялся «приговор» Боярской думы{210}. Кроме того, по соглашению с Сигизмундом III, королевский суд должен был производиться совместно с «боярами и думными людьми»; родственников преступника не позволялось казнить, а их имущество отбирать. Никого не разрешалось «выводить» в Польшу и Литву помимо их собственного желания, — например, совершить поездку «для науки». Иноземный государь не получал прав давать полякам и литовцам должности («уряды») в России. Тех, кто будет в придворных у царя, планировалось награждать жалованьем и деньгами по общему совету «рады обоих государств».

Всё это чрезвычайно выгодные условия для русской политической элиты: она бы получила целый ряд правовых льгот, притом не боялась бы конкуренции со стороны польско-литовской шляхты… разумеется, в том случае, если бы Сигизмунд III на самом деле вознамерился соблюсти все статьи в неприкосновенности!

Поляки и русские должны были произвести размен пленниками без выкупа. Совместно со всей военной мощью Речи Посполитой русские войска выходили бы для боевых действий с общим неприятелем, на кого бы он ни напал — Польшу, Литву или Московское государство; тем паче общим становилось дело обороны от татар на южных рубежах; до полного «успокоения» польские и литовские офицеры могут стоять в порубежных городах России. Вероисповедные вопросы прозвучали в договорных бумагах сглаженно: как видно, обе стороны понимали их взрывоопасность, а потому не торопились сочинять окончательные формулировки: королевич Владислав венчается в Москве царским венцом по старому обычаю (венчает его патриарх), «когды Господь Бог волю и час свой за успокоеньем досконалым того господарства пошлет». Но о смене королевичем веры речь не шла. Русская церковь живет по старому обычаю, ее права ни в чем не будут ущемляться, ее имущество, включая земли, за нею сохранится и даже преумножится; устои «греческой веры» останутся нерушимы; евреи не получат права свободно въезжать в Россию. Однако в Москве будет построен костел для католиков{211}.

Теперь эти переговоры велись уже не кучкой бог весть кем уполномоченных людей, а боярским правительством, вполне официально. Во главе делегации стоит «честнейший» из бояр — князь Ф.И. Мстиславский. Однако новая версия проекта во многом напоминает старую. Изменены лишь частности. Притом видно: в этих частностях чаще проявлялась политическая воля Гермогена, нежели хитроумие Мстиславского.

Итак, суть «договорной грамоты», составленной 17/27 августа в польском обозе под Москвой, по пунктам:

1. Духовные и светские власти, а также весь народ русский просят у Сигизмунда III королевича Владислава на царство. Знать, дворяне, торговые люди, всякие служильцы и прочие люди московские «наияснейшему господару Владиславу королевичу и потомкам его целовали… крест Господень на том, што им ему, господару, и потомкам его вовеки служить и добра хотеть во всем, как и прежним прирожденным великим господарям царям и великим князьям Руси». О самом Сигизмунде III, стоит заметить, ничего не говорится. Ему царский венец не предлагают. Его кандидатура и в первом варианте не была названа, однако тогда неявно предполагалось, что имя Владислава — всего лишь способ успокоить русских, а на самом деле на первом плане будут интересы и воля самого короля.

2. Важнейшие государственные должности нельзя раздавать полякам и литовцам. Собственно, и раньше о том говорили. Но вот добавка: до заключения мира полякам и литовцам не следует занимать и более скромные посты в порубежных областях, помимо исключительных случаев. «Прежних обычаев и чинов, которые были в Московском государстве, не переменять; и московских княженецких и боярских родов прыеждчими иноземцы в отечестве и в чести не теснити и не понижати». Еще одно важное расширение: сохранить местническую иерархию родовитых семейств, как она дошла до 1610 года. Во всем следовать заведенному порядку по части выдачи жалованья и сохранения земельной собственности, накопленной русским правящим классом. Если в сфере землевладения или же наделения иными источниками дохода Владислав задумает поступить как-то по-новому, против обычая, «то о том государю его милости советовати и думати с бояри и с думными людми; и как государь его милость прыговорит с бояры, по тому так и учинить… На Москве и по городам суду быти и совершатись по прежнему обычаю и по Судебнику Российскаго государства; а будет похотят в чем пополнити для укрепления судов, и государу на то поволити с думою бояр и всее земли, чтоб было все праведно». И здесь власть монарха-иноземца ограничивали значительнее, нежели в первом варианте.

В финале многих договорных статей (нет смысла воспроизводить их здесь даже в самых общих чертах) — о преступлениях, о государственной безопасности, о державных доходах и расходах, о землеописаниях и т. п. — стоят слова наподобие таких: «А все то делати государю с приговором и советом бояр и всих думных людей, а без думы и приговору таких дел не совершати». Боярское правительство надеялось закрепить разделение власти над Россией между монархом и узким кругом высшей аристократии с максимальной надежностью и по максимально широкому диапазону вопросов. Подобное разделение в той или иной форме существовало со времен Ивана III, то есть от рождения Московского государства. Русские монархи и русская знать десятилетиями занимались политическим «перетягиванием каната», стремясь утвердить за собою побольше прав и полномочий. Иноземный ставленник мыслился боярством как весьма полезная фигура на поле исконно русской политической игры: его правление позволит вернуть многое из того, что «забирали» в разное время то Иван IV, то Борис Годунов.