Николай Богданов - О смелых и умелых Страница 52

Когда семья осталась в одиночестве, повеяло утренним холодком. От болот стал подниматься туман. Мать и Оеси стали сдвигать стенки дома и привернули лампу для экономии керосина.

- Что же ты наделал, Дэнсай! - глухо сказал отец. - Ты обидел всех сильных людей в деревне. Ох-ох, теперь ни от кого не жди помощи!

- А разве они тебе помогли чем-нибудь? - ответил Дэнсай. - Теперь я дома, и мы сами себе поможем.

- Но все же сильные люди есть опора слабых.

- Что они делают для них хорошего?

- Они хлопочут перед императором о наделении нас землей.

- Но земли у тебя еще нет.

- Они хлопочут в парламенте об отмене наших долгов.

- Но ты их еще платишь.

- Они, наконец, не дадут нас совсем в обиду американским воякам... Этим ужасным большим, громким, которые не говорят, а только кричат, словно всегда ругаются. И с нами и между собой. От них нас спасут только сильные люди.

- Ладно, отец, не бойся, будем надеяться на себя. Теперь я дома. Мои маленькие сестренки дома. Все мы будем работать. Мы их никуда не отдадим. Знаешь, я какой - как ударю мотыгой, так земля задрожит. Неважно, что у нас нет буйвола. Я своей силой заменю буйвола с плугом. Расплатимся и с налогами и с долгами. Главное, что война кончилась и я снова смогу трудиться для семьи.

- Да, да, мой добрый Дэнсай!

- И хорошо, что наших сильных поколотили русские, - они стали потише.

- Это верно, это мы замечаем, Дэнсай.

- И хорошо, что богатым стало худо: вот видишь, они выпустили из своих когтей Миэку-сестренку и Окику-сестренку. Разве это не счастье, отец!

Солдат прижал маленьких сестер к своей широкой груди, теплой и большой, как нагретая углями лежанка, и они прильнули к ней, жмуря глаза от удовольствия.

- Теперь я дома и вы дома. Я буду копать землю, канавы, управлять водой, а вы будете полоть рис, у вас такие ловкие пальчики, мои маленькие сестренки, бедные тоненькие вишенки, выросшие без ухода...

И, говоря это, Дэнсай гладил и ласкал Окнку и Миэку. И, казалось, их сморщенные личики начинают разглаживаться и розоветь. Это начинал розоветь туман над рисовыми полями. Незаметно наступал рассвет.

Мать глядела па потерянного сына, ласкающего дочерей, которых она тоже считала потерянными, и слезы выступали на ее сухих глазах. И она думала, что обязательно нужно сходить в храм и поблагодарить богов теми скромными подарками, что принес ей сын из своих странствий. Несколькими банками консервов, несколькими сухарями, от которых она решила отказаться, несмотря на их божественный вкус, когда они размочены в воде... А подаренные русскими сапоги, в которых он пришел, придется оставить. Он в них нарядится на свадьбу.

Отошел немного и отец, прогнав испуг от сердца.

Стала улыбаться и Оеси, жена утонувшего сына, надеясь, что здоровый, сильный Дэнсай заменит ее ребенку отца.

Все стало хорошо, и теперь пришло время покушать праздничной пищи отварного рису, посыпанного тертой сушеной рыбой.

Когда все сели в кружок, мужчины и женщины, старшие и младшие, Миэку сказала с восторгом:

- За этот час я отдала бы всю остальную жизнь на фабрике.

- О, не вспоминай о ней! - воскликнула Окику. - Пусть этот дурной сон не вернется. О, если бы кто знал, как больно дерется плетка надсмотрщика и трость инженера и как холодна вода, которой отливают упавшую у станка от слабости! О, если бы ты знала, наша бедная мать, ты бы нас не рожала...

- Молчи, молчи, сестренка, не печаль брата.

- О сестры, я был везде, и я все знаю. Я знаю, почему японский шелк самый дешевый в мире, - говорил Дэнсай, доставая из-за голенища вторую ложку, чем немало насмешил сестренок.

Быстро рассветало. И туман уже стал испаряться, разбегаясь легкими тенями в разные стороны. И вдруг в разгар скромного семейного пиршества на дороге, ведущей к дому, что-то странно зафыркало, зачавкало, заплескалось по канавам, как огромное пресмыкающееся.

Все перестали есть и вопросительно посмотрели друг на Друга.

Дэнсай высунулся в створку меж раздвижных стенок и увидел, что по узкой дороге к дому едет американский открытый автомобиль "виллис". Он все время соскальзывает в канавы. Но шофер включает передние и задние колеса, и машина прыгает вперед, как огромная зеленая лягушка. Ее зажженные фары светятся в тумане, как два желтых глаза.

"Куда они прутся, разве не видят, что заблудились!" - подумал Дэнсай с неприязнью.

Он свесил ноги с пола, приподнятого над землей, и, всунув ноги в русские солдатские сапоги, шагнул вниз, на улицу. 3а ним высыпали из домика отец, мать, обе сестренки и жена брата. Было даже удивительно, сколько вмещал людей маленький домик с раздвижными стенками.

В машине сидели два американца в военной форме и один японец в европейском костюме, с портфелем в руках. Оба американца были здоровые, молодые и упитанные. Из-под рубах, заправленных в брюки, выпирали их сытые, округлые спины. Из засученных рукавов торчали круглые руки. На ремнях тяжело висели пистолеты.

Оба американца улыбались, поглядывая на многочисленное семейство Китидзо, как будто всем и каждому привезли подарки.

Тот, что правил машиной, затормозил на самом краю рисового поля и подмигнул Дэнсаю - вот, мол, как я умею.

А другой вышел из машины, шагнув прямо через борт.

Японский господин в европейском костюме и в очках с золоченой оправой осторожно, как кот, боящийся росы, вышел вслед за ним.

Вид у всех был такой, словно они сюда и приехали.

"Вы, наверное, заблудились, господа?" - хотел уже спросить Дэнсай, с трудом подбирая фразу на английском языке. Но слова, которые он знал по солдатскому разговорнику, не подходили для такого случая. Парень смутился. И тут началось удивительное.

- Это дом господина Китидзо, крестьянина? - спросил японец, взглянув на старика.

- Да, это мой дом.

- Очень хорошо, - сказал американец по-японски так, что никто его не понял. - Добрый вечер, приятная погода. - Он оскалил золотые зубы и похлопал старика по плечу.

А шофер выпрыгнул из машины и, не заглушив мотора, стал разминать ноги и, подойдя к Дзнсаю, спросил:

- Стащил сапоги с убитого русского, приятель? Хорошие сапоги. Хочешь меняться? Давай на что-нибудь.

- Как поживаете, крестьянин Китидзо-сан? - спросил японский господин, не глядя на старика, а роясь в раскрытом портфеле. - Как поживают ваши жена и дети?

- Спасибо, хорошо поживают моя жена и дети...

- Окику-сан и Миэку-сан, если не ошибаюсь? - Господин поправил очки в золоченой оправе и оглядел всех, ища дочерей крестьянина.

И что случилось с ними! Девочки стояли, прижавшись друг к другу, и так дрожали, как будто две вишенки, на которые внезапно подул страшный северный ветер. Дэнсай хотел спросить, что с ними, но в это время господин вынул из портфеля золоченую бумагу с императорским гербом и сказал: