Федор Углов - Под белой мантией Страница 52

Меня долго занимал вопрос: зачем понадобилось во что бы то ни стало изменить название? Как-то спросил своего приятеля академика, работавшего несколько лет в издательском отделе.

— Всё это очень понятно. «Хроническая пневмония», при злободневности проблемы, — слишком броское название. А так, как они предложили, это всё смазано.

— Почему же он так негативно относится к моей заявке?

— Это не только к твоей. В этом отделе, как на подбор, сидят люди, начиная от председателя и кончая секретарём, которые ко всем таким, как ты, учёным относятся с той же «симпатией».

Мне пришлось пойти к президенту Владимиру Дмитриевичу Тимакову, человеку большой эрудиции и государственного ума. Выслушав меня, он сказал:

— Тут какое-то недоразумение. Проблема и тема слишком важны и животрепещущи, чтобы мы стали сокращать листаж. Кроме того, у нас так редко книги пишут сами академики, что мы их стараемся не урезать в объёме. Об этом есть и специальное указание партии.

— А почему вы говорите, что академики мало сами пишут?

— Посмотрите наши издательские планы. Там редко фигурирует фамилия академика, а если где и стоит она, то обязательно в соавторстве или под редакцией, что, как вы знаете, не одно и то же.

— Как же мне всё-таки быть с листажом?

— Мы постараемся вас удовлетворить полностью. Во всяком случае, вы пишите. А когда напишете — приходите. Мы тогда листаж утвердим окончательно.

Через несколько дней, когда я зашёл к А. М. Чернуху, он мне сказал, что редакционно-издательский отдел утвердил мне 25 печатных листов. Я понимал, что этого явно недостаточно, но, успокоенный заверениями президента, не стал ни на чём настаивать. Уехал к себе в Ленинград и продолжал работать над книгой.

В назначенный срок я повёз свою монографию в редакционно-издательский совет. Секретарь, подсчитав мои рисунки и пересчитав страницы, заявила:

— Рисунки тоже входят в объём, а они занимают у вас пять листов, а всего у вас 35 листов. Сократите до 25 и приносите.

Мне пришлось снова пойти к президенту и напомнить ему наш разговор. Он позвонил председателю, на ближайшем заседании редакционного совета мне был утверждён лимит в 30 печатных листов.

Мне пришлось недели две вплотную посидеть за книгой, чтобы сократить пять листов. Прихожу в редакционный отдел. Меня столь же нелюбезно (мягко выражаясь) встретила секретарь. Бегло перелистала мою рукопись и, возвращая её мне, говорит:

— Здесь у вас лишний лист. Принять не могу. Сократите до нужного объёма.

— Вы неточно сосчитали. Там имеются недопечатанные страницы и вычеркнутые разделы по полстраницы и более, так что объём не превышен. Кроме того, книга пойдёт на рецензию. Может быть, рецензент подскажет, какой раздел сократить, какой, наоборот, развить. Я обещаю, что при окончательной сдаче после рецензента рукопись будет должного размера.

— Я вам сказала, что у вас лишний лист. В таком виде рукопись не приму. Или сдавайте в том виде, как я говорю, или мы вообще её не примем. Скорей — завтра последний день сдачи рукописи.

Я увидел, что доказывать здесь что-либо совершенно бесполезное дело, что, не принеси я рукопись вовремя, они воспользуются своим формальным правом и вычеркнут меня из плана.

Чтобы не создавать конфликтной ситуации, я решил убрать одну главу, чтобы не коверкать другие разделы. При этом, так как моя рукопись рассчитана в основном на терапевтов и пульмонологов, я убрал главу об особенностях хирургического лечения хронической пневмонии. Кроме того, я твёрдо знал, что объём не превышен и при окончательной сдаче рукописи в издательство я главу поставлю на место. Рукопись была принята. При этом мною было сдано два экземпляра, в том числе и рисунки полностью. Никакой расписки о том, что рукопись сдана и какого числа, мне не было выдано. Между тем, как показывает опыт, эта деталь имеет немаловажное значение. Рукопись сдана в срок, до 15 сентября. Прошло пять месяцев. За всё это время мне никакого сообщения, а на мои телефонные звонки — стандартный ответ: «Рукопись на рецензии».

Захожу сам.

— Рецензент отказывается давать заключение о вашей рукописи, поскольку там нет главы о хирургическом лечении хронической пневмонии.

Немедленно привожу эту главу в двух экземплярах.

Прошло ещё два месяца. При любой ситуации семь месяцев на рецензию — это более чем достаточный срок. Прихожу к главному учёному секретарю академику и прошу его узнать, кто рецензент, и поторопить его.

Спустя месяц рукопись вместе с рецензией была прислана в редакционный отдел. Как выяснилось, рукопись была на рецензии у профессора, хирурга с профилем по туберкулёзу лёгких. По правилам монографию академика должен был рецензировать также академик или, в крайнем случае, член-корреспондент и обязательно пульмонолог, поскольку хроническая пневмония — это центральный вопрос пульмонологии и по нему у представителей другой специальности могут быть самые различные и нередко неверные суждения.

Рецензия была краткой, всего на 4–5 страницах, и в основном положительной. Были сделаны небольшие и непринципиальные замечания. Поэтому мне осталось непонятным, зачем требовалось держать 8 месяцев рукопись пульмонолога, почти 30 лет занимающегося этой проблемой и пять лет возглавляющего Всесоюзную проблемную комиссию и институт этого профиля.

В течение нескольких дней все замечания были учтены, рукопись была приведена в надлежащий вид, как я говорил, с добавлением вышеуказанной главы. Размер монографии не превысил установленного листажа.

Я сдал свой экземпляр в редакционный отдел, второй же вместе с рисунками, которые были тщательно просмотрены ими, находился всё время у них.

Сдав рукопись, я уехал в отпуск. Совершенно случайно, вернувшись из отпуска раньше времени, я нахожу письмо из академии. Новый учёный секретарь, кандидат биологических наук, пишет:

«11 августа 1975 г. № 25–237.

Академику АМН СССР Ф. Г. Углову

Глубокоуважаемый Фёдор Григорьевич!

Детально ознакомившись с положением дел Вашей рукописи «Хроническая пневмония», я вынужден напомнить Вам о необходимости срочного приведения её в полную готовность (завершение сдачи рисунков, уменьшение объёма и пр.) с тем, чтобы рукопись была зарегистрирована в издательстве до 15 сентября с. г. В противном случае, к моему великому сожалению, редакция академической литературы не может гарантировать Вам выход в свет книги в 1976 году, что чревато весьма длительной задержкой, т. к. план выпуска 1977 г. в редакции уже укомплектован и 30/VII утверждён президиумом АМН СССР.

Я просмотрел всю рукопись — безусловно, она написана на хорошем уровне и ясным языком и представляет ценность не только для научных работников, но и для практических врачей. Однако с вашим ответом рецензенту я не вполне согласен. В особенности в отношении объёма. Вам определен объём в 30 авторских листов, а ведь в рукописи 36–37. Так что я оставляю за собой право дать указание научному редактору на сокращение.