Георгий Иванов - Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов Страница 52

Вот. Пожалуйста, теперь очередь за Вами — о Сереже Маковском.

Насчет диэт Вас чудно понимаю, потому что вот уже год как меня посадили тоже на диэту — «печень, желчный пузырь» — ничего вкусного, ничего жирного, ничего соленого, и никакейшего алкоголя, что самое ужасное, и никакого чая и кофе — одним словом, «болезнь моя почетная, по ней я дворянин» — «с французским лучшим трюфелем тарелки я лизал». [634] Знаю, как все это и скучно, и гнусно. Вообще — старость — вещь исключительно противная и главное, действительно, «подходит шагами неслышными». Такая сволочь! Но сделать ничего нельзя-с. Я. полагаю, моложе Вас на сущую пустяковину — ну, на год, на полтора. «96-го года рождения», как говорят у нас на бывшей родине. Посему я так элегантно и написал - что, мол, не знаю, долго ли будем вместе и пр.

Отклики? Есть, граф, есть отклики. В-первах Нина Берберова звонила. Причем учтите, что я с ней не встречаюсь уже давно, так только — иногда — здрасте! здрасте! — и все. Почему? А по­тому что, как говорил Михайловский (кажется) — «не пей из колодца — пригодится плюнуть». Так вот — вдруг звонит и, задыхаясь от волнения, говорит, что «прочла Вашу превосходную статью». Не раз, а дважды перечитывала и не находит слов. Как верно, и пр. и пр. Далее идет «но» — насчет Ходасевича, что это не он. Я басом отвечаю, да я, мол, знаю это, это такая вот и такая-то мать. Да, говорит святая Нина, я, говорит, сама читала это письмо и пр. И не стоит ли в следующем номере НЖ «оговорить», что это, мол, не Ход<асевич> и пр., а то, говорит, ведь Вашу статью «читают в лупу». А нам что, говорю, мы оговорим, оговорим. [635] Далее. Чиннов [636] прислал письмо с теми же эпитетами — превосходства. Но пишет, дурак, что эта статья «могла бы сделать честь присяжному критику». Вы подумайте! Ведь мы же считаем, что никаких таких критиков нет, и что эта статья появляется вообще впервые в русской литературе, как громо-блестящая. Ну, Бог, с ним. Далее. Встретил журналиста Троцкого [637] (давно его знаю, еще по Берлину, оч<ень> хороший мужик, старый журналист еще «Русского слова», сытинского. [638] Тр<оцкий> играет большую роль в Литфонде (к Вашему сведению), я через него иногда устраиваю допомоги всяческим друзьям). Так вот в метро встретил — машет мне рукой — «а я Вам хотел, Р. Б., письмо писать». — «А что такое?» — «Да по поводу Вашей статьи об Иванове. Блестяще. Совершенно блестяще. Вот это настоящий Иванов! это настоящий! И, знаете, все так говорят, все». Под «все» разумею «Нов<ое> Рус<ское> Слово», он там свой человек. Были и еще отзывы. Одна дама сказала, что заплакала, когда читала. Я извинился, конечно, говорю, простите, но отчего же это Вы так? Да говорит — уж так хорошо, так хорошо... Видал миндал? До чего мы поразили мир злодейством?

Далее. Книги буду держать у себя. И никому не буду давать, ибо может статься, что придется издаваться (цените, цените эти нечаянные рифмы, опавшие рифмы). Далее. Ад<амовичу> я писал о сотруд<ничестве> в НЖ, он ответил милым письмом, что будет оч<ень> рад. Предложил статью о Блоке к 75-летию. [639] Мы согласились, но к декабр<ьскому> номеру он не успеет, будет к мартовскому. Опечатка в стихе — меня оч<ень> печалит. Но как же это Вы, дорогая душка, не увидели, т. е. не исправили в корректуре-то. Я тут не при чем, видит Создатель. Ну, ладно — в других стихах выправимся, не так ли? Лучше Познер, чем никогда, — это шедевр. От этого я могу прийти в хорошее (веселое) расположение духа на полдня, а, м. б., и на день. Не скрывайте таких шедевров в сундуках Вашей памяти. Поделитесь! Насчет «хороших рук» выражаю полное свое согласие. Пришлите. Поступлю так, как скажете. Конечно, это будет «тайна» от всех (кроме моей жены, от которой несть тайн, но она еще «могильнее» меня, так что будьте спокойны). Читать буду, сознаюсь, с превеликим интересом. Получение тут же подтвержу. Хотите заказным? Думаю, не надо. И простым хорошо доходит все. Кстати, строка из Полонского об Адам<овиче> — все-таки не очень христианская. Но мне кажется, что это не Полон<ский>, а П. Я. (Мельшин-Якубович) — «так отчего ж ее доля проклятая ходит за мной день и ночь» [640] (кажется так?). Итак, небольшую рукопись жду и поступлю, как вверяете. Будьте покойны: как в сейфе будет. Отзыв об Адам<овиче> и о Манд<ельштаме> тоже очень жду. А что же И. В. замолчала там глубоко? Откликнитесь, откликнись!

Крепко жму Вашу руку.

Дружески Ваш <Роман Гуль> (Гуль-американец!)

Кстати, такие стихи Вам известны:

Американец нежный ГульУбит был доктором Мабузо.[641]

Стихи были говенные, но несомненно про какого-то Гуля-американца.

89. Роман Гуль - Георгию Иванову. 29 ноября 1955. Нью-Йорк.

29 ноября 1955

Г. В. Иванову

Дорогой Георгий Владимирович,

Что же это такое? Все имеет свои границы, а Вы с нами  поступаете безгранично. Обещаете - не присылаете. Но поймите, что в нашей редакционной работе это крайне затрудняет. Я жду от Вас рецензии об Адамовиче и Мандельштаме. Их нет как нет. Я же пытаюсь для них задержать место в книге, которая уже верстается.

Прошу Вас ответить обратной почтой, будут они или не будут.

Сердечный привет Ирине Владимировне. 

Искренне Ваш

<Роман Гуль>

90. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 1 декабря 1955. Йер.

1-го декабря 1955

Дорогой Роман Борисович,

Как Вы, должно быть, уже догадались, это мои новые стихи. Надеюсь, что, прочитав их, Вы тоже догадаетесь, до чего они шедевренны — ведь Вы такой догадливый и понимающий толк в поэзии, чему свидетель статья-памятник о Жорже. И вот, оценив их, т. е. приложенные стихи, хоть и не совсем по достоинству, Вы исполните мою авторскую просьбу — поместить их вместе с Дездемоновым платком,[642] как чрезвычайно созвучно-благозвучные, а остальные два об «Этакой жарище» и «Стоит ли еще писать стихи?» [643] отложите на завтра, на потом.[644] А то получается уже слишком «без тенденции», разнообразие настроений чисто Розановское. Не шепоток, к сожалению, не тон, который Вы так тонко подметили у Жоржи, а «здесь был за Бейлиса горой, там Сибирячку звал сестрой». [645] И где же авторская личность и ейное мировоззрение? Впрочем, не настаиваю. Прошу — и то вежливо, «умильно и приятно», по Гумилеву.[646] Вам виднее. Спорить не буду, как бы Вы моими стихами разукрасили Нов. Журнал — все равно и ему, и мне будет на пользу.