Вера Лещенко - Петр Лещенко. Все, что было… Последнее танго Страница 52

Тогда в ЦДРИ я узнала, что Георгий в 1948 году был репрессирован. За что? Я не стала выяснять. Может, и румынская встреча с тобой стала поводом. Освободили его в 1953-м. Сожалею, что нет записи его романса в твоем исполнении. В 1950 году мы на «Электрокорде» под твою гитару и мой аккордеон записали «Я тоскую по Родине». Вышли из студии, и ты сказал:

– Тоскую? Мне эта песня душу разрывает. И все же не хочу, чтобы она стала моим последним признанием. Ох, не хочу!

Для тебя написанная, тобою названная своей лебединой песней… И вот она-то в твоем исполнении не сохранилась. В те дни руководство фирмы грамзаписи «Электрокорд» обратилось к тебе с просьбой о записи нового диска – как тебе объяснили, спрос был огромный. Тогда уже закрылся бухарестский филиал фирмы «Колумбия», которой ты отдавал предпочтение. Постарались наши соотечественники, новые властители Румынии: было уничтожено оборудование, разбиты новенькие, не успевшие дойти до прилавков тиражи пластинок, и не только твоих. «Колумбия» пыталась получить с обидчиков компенсацию за нанесенный ущерб, но их не удостоили даже ответом.

Об этом я узнала от тебя, еще ты говорил, что, возможно, матрицы, тиражи пластинок и оборудование вывезли в Ленинград на завод грампластинок. Позже я надеялась найти подтверждение тому в городе на Неве, но никто ничего не знал, ответ был один: «Неизвестно, не знаем, не слышали».

В 1945-м началось твое сотрудничество с «Электрокордом», но с «Колумбией» связи не терялись, хотя перспективы на новые записи были слишком призрачны. «Колумбия» продолжала тиражировать пластинки с записями, сделанными до войны. Перед Рождеством в 1945 году пришло письмо из Лондона с предложением сделать новые записи, но в Стамбуле, где был филиал лондонской фирмы «Колумбия»: «Не стоит терять времени, надо форсировать запись на студии в Стамбуле. Спрос на пластинки высокий, вы в хорошей форме. Сообщите о своем решении незамедлительно».

Лондонское руководство обещало «забыть прежние недоразумения и начать новый проект». К письму прилагался ответ турецкого филиала, который готов был приступить к работе, но с оговоркой, что политическая ситуация неблагоприятная и они ищут возможность «пригласить друга уважаемой фирмы Лещенко Петра на запись нового проекта в Стамбуле». Полгода шли переговоры, согласовывались сроки, условия, гонорары. Понимание было достигнуто. Лондон дал добро на мое участие в проекте: сольно – две песни «Мама» и «Синий платочек», дуэтом – «Я тоскую по Родине» и «Любимая».

Проблема была с моими документами. После того как мы расписались, я получила новый румынский паспорт как Вера Лещенко. Но с воцарением советской власти в Румынии началась новая паспортизация: у меня отобрали документ и аннулировали его, взамен выдали удостоверение контроля иностранцев, где было указано, что я гражданка СССР. А это значило, что я должна добровольно вернуться в свою страну, только там мне могут дать разрешение на поездку в Стамбул. Но я об этих тонкостях даже не догадывалась. Мне было сказано, что записываться в Стамбуле будем, но позже. Пока запишемся на румынском «Электрокорде». Для меня это была первая запись на пластинку, я волновалась, ты, как всегда, привел аргумент, против которого трудно устоять:

– Студия слабенькая, тебя не достойна, так что считай эту работу репетицией. А главная запись у тебя, Веронька, еще впереди.

– После твоих слов, Петр Константинович, коленки будут дрожать у «Электрокорда».

– Ох, будут дрожать!

Качество записи на «Электрокорде» действительно было невысокое. Ты был недоволен. Скорость чуть больше, а на запись влияло это очень сильно: менялись тембр и звучание голоса. Да и чистоты записи не было. Впрочем, как и выбора у нас – мы были связаны по рукам и ногам. На студии это понимали. В итоге коленки все же дрожали – только у меня. Репертуар определял ты. Я даже не пыталась вникать, советовать. Все твои решения вызывали у меня восторг и полное согласие. И переговоры ты вел сам, а на студию иногда брал меня с собой.

Записи на студии проводились с оркестром Анатолия Альбина. Ты так легко записывался, так мастерски быстро, без ошибок. Мне оставалось только соответствовать. Жаль, что не пригодился мне тот опыт больше никогда. Но прекрасно, что сохранились наши совместные записи. Только мало их…

Ведь мы любили, и для нас весна цвела

Несмотря на нашу большую концертную загруженность в 1946 году, ты иногда устраивал для меня праздники. Появление нашей первой и последней совместной пластинки мы отметили в кафе в парке Чишмиджиу. После выступления перед советскими офицерами в гостинице «Амбасадор» ты сообщил мне торжественно, что я приглашена на обед, и повел в кафе, где был заказан столик на двоих.

Время было дневное, все столики заняты. Тебя узнают, приветствуют, кто-то хлопает. Приятно, не скрою. Нам принесли аперитив и фрукты. Ты сделал заказ, мы сидели, болтали, обменивались впечатлениями о концерте. Через три часа нам предстояло еще одно выступление в кинотеатре. Помню, спросила у тебя, когда смогу возобновить занятия в консерватории – был конец сентября, а мне из-за очень плотного концертного графика только дважды удалось побывать у Музыческу.

В это время в зале появился посыльный с корзиной белых роз и каким-то красивым пакетом, я услышала, что он назвал мое имя, и официант указал ему наш столик. Я еще не знала в тот момент, что наши пластинки вышли. И вот цветы и пакет мне вручены, а ты направляешься, захватив гитару, к сцене. В кафе тихо играла музыка, оркестр с певцами выступал обычно по вечерам. По твоей просьбе музыку выключили. Ты настраиваешь гитару, а я тем временем разворачиваю пакет, в котором вижу пластинки. Одновременно слышу, как ты обращаешься на румынском к посетителям кафе, потом то же самое повторяешь на русском. Ты говоришь, что в зале сидит твоя жена, талантливая-расталантливая певица, что вышла ее первая пластинка и любой может подойти к сцене и получить на память запись. А потом ты приглашаешь всех выпить в честь своей жены бокал шампанского. Официанты идут по залу с подносами, подходят к каждому столику. И тут до меня доходит, что жена – это я, что надо как-то отвечать людям, которые меня приветствуют, поздравляют, что-то говорят и просят оставить свой автограф на пластинке. Утром того дня ты вдруг стал мне рассказывать, что надо говорить и как вести себя, когда просят автограф. Я еще рассмеялась: «Рядом с тобой, Петр Константинович, мне не грозит внимание поклонников. Ты не допустишь, потому что всем нужен исключительно ты».

И вот мой звездный час! Неужели я не сплю? Не верится, что со мной это было, по сей день не верится. В тот день ты спел «Вероньку». Ты пел для меня, смотрел на меня. Все, кто был в кафе, обо мне, виновнице праздника, очень скоро забыли, для них неожиданным и царским подарком стала возможность видеть и слышать тебя. Я была несказанно рада, что внимание к моей особе быстро иссякло, но я поняла и другое: за столик наш ты вернешься не скоро. Уже принесли заказ, а ты все пел. Вот так всегда и бывало: столик на двоих, а праздник для всех. Слух о твоем концерте-экспромте быстро распространился среди прогуливающихся в парке, и в кафе посетителей заметно прибавилось. Отпускать тебя не хотели, пришлось извиняться, объяснять, что у нас концерт, что спешим. Мне в тот день удалось себе оставить только одну пластинку, но и ту подарила хозяину кафе, который вышел проводить нас.