Вячеслав Козляков - Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству Страница 52

2 сентября 1727 года, почти на новолетие по старому стилю, бывшая царица Евдокия возвратилась в Москву{239}. Но даже при начавшемся правлении ее внука Петра II она оставалась под охраной солдат, в ведении начальника Преображенской канцелярии и за крепкими монастырскими стенами. А такое «освобождение без освобождения» бывает еще горше для пленника.

Падение Меншикова произошло 8 сентября 1727 года. Интрига по отношению к царице Евдокии стала одним из поводов, чтобы склонить императора Петра II к устранению временщика, покровительством которого он стал тяготиться. Юный самодержец сам прибыл в Верховный тайный совет и объявил свою волю министрам. Им было подписано два указа, полностью поменявших управление. Первый «о бытности и присутствии» Петра II впредь в заседаниях Верховного тайного совета, а второй — «о неслушании указов или писем князя Меншикова»{240}. С этого дня император перестал быть только опекаемым отроком, но по-настоящему превратился в правителя империи. Как и дед, он действовал решительно, не считаясь ни с чьими заслугами и не заботясь о лишних церемониях.

Генералиссимус Меншиков покорно принял свое поражение. В чем-то его судьба оказалась схожей с судьбой царевны Софьи, которую Петр I в свое время заставил отдать власть. Среди наследников царя Петра I по мужской линии не было никого, кроме двенадцатилетнего ребенка, ему и досталась выстроенная Российская империя. Вот когда история отомстила Петру I за погубленную жизнь сына — царевича Алексея. В созданном царем Петром порядке власти царствовали временщики, соревновавшиеся друг с другом за внимание господина. И каждый из них хорошо усвоил правила игры, ставшие их второй натурой. Поэтому после смерти своего главного и единственного покровителя «птенцы гнезда Петрова» и набрасывались друг на друга с каждой переменой самодержца на императорском троне.

В 1727 году победу праздновал барон Андрей Иванович Остерман, которому Меншиков недальновидно поручил воспитание императора Петра II, надеясь на лояльность и благодарность обязанного ему вельможи. Но главный урок, преподанный Остерманом императору, оказался в совете избавиться от князя Меншикова. Вице-канцлер переиграл негласного хозяина империи по всем статьям. Теперь он сам становился ключевой фигурой в окружении императора Петра II. Барону Остерману досталось и освободившееся место повергнутого Меншикова в Верховном тайном совете. В первые же дни его присутствия в качестве полноправного министра в Верховном тайном совете была рассмотрена приготовленная им записка по делу князя Меншикова: «Докладывано его величеству о князе Меншикове и о других по приложенной записке руки вице-канцлера барона Остермана, которая сочинена была пред приходом его величества по общему совету всего Верховного тайного совета, и его величество потому чинить и указы свои приготовить и посылать указал»{241}. По наследству к вице-канцлеру перешли многие дела, включая решение судьбы царицы Евдокии. Тогда и выяснилось, что на самом деле все прекрасно поняли интриги светлейшего, настоявшего на переводе старицы Елены из Шлиссельбурга в Москву. Убеждать в том, что это произошло по ее собственной просьбе, больше никого не приходилось.

10 сентября начаты были поиски «известного письма, присланного из Шлиссельбурга к князю Меншикову». Имя царицы Евдокии в протоколе заседания Верховного тайного совета 10 сентября 1727 года не названо, но не приходится сомневаться, что речь шла именно о ее письме Меншикову, написанном 19 июля. Письмо было в тот же день разыскано в канцелярии Меншиковского дворца, немедленно «запечатанной» (закрытой). Помимо этого письма интересовались и «отправлением в Москву шлиссельбургского коменданта Буженинова». Но здесь все удачно совпало, потому что в тот же день был получен «рапорт от московского генерал-губернатора о прибытии его, Буженинова в Москву»{242}. Царица Евдокия Федоровна нашлась, можно было начинать готовить встречу бабушки и внуков. Комбинация в партии барона Остермана развивалась в нужном направлении, и ему оставалось укреплять свои позиции услугами возвращенной из десятилетий политического небытия «государыни-бабушки».

Позднее был заготовлен Манифест о винах Меншикова, и в нем уже действительно интрига «полудержавного властелина» по отношению к царице Евдокии рассматривалась как одна из его главных вин: «Бабке нашей, великой государыне царице Евдокее Феодоровне, чинил многая противности, которых в народ публично объявить не надлежит». В черновике Манифеста Петра II приводились детали, подтверждающие догадки о том, что царицу Евдокию вынудили написать письмо (стало известно даже, через кого действовал князь Меншиков — через двоюродного брата царицы Степана Васильевича Лопухина): «Когда бабка наша, великая государына царица Евдокея Феодоровна, желала с нами видетца и о том к нему, князю Меншикову, прислано было от ея величества письмо, тогда он не точию до того не допустил, но и то письмо без воли и ведома нашего назад возвратил и потом тайным образом к ее величеству посылал от себя князь Алексея Шаховского до Степана Лопухина с таким представлением, чтоб ее величество присла[ла] к нему письмо в такой материи, бутто изволит иметь намерение жить в Москве в Новодевичье монастыре. И по тому ево принуждению такое письмо к нему, Меншикову, прислано, по которому он под образом ея величества соизволения в тот монастырь послал ее величество без ведома и соизволения нашего»{243}.

21 сентября в первом письме императору Петру II царица Евдокия жаловалась внуку на действия Меншикова, обвинив его в препятствиях к их встрече:

«Державнейший император, любезнейший внук!

Хотя давно желание мое было не токмо поздравить ваше величество с восприятием престола, но паче вас видеть; но понеже счастию моему по се число не сподобилось, понеже князь Меншиков, не допустя до вашего величества, послал меня за караулом к Москве. А ныне уведомилась, что за свои противности к вашему величеству отлучен от вас; и тако примаю смелость к вам писать и поздравить. Притом прошу: если ваше величество к Москве вскоре быть не изволите, дабы повелели быть к себе, чтоб мне по горячности крови видеть вас и сестру вашу, мою любезную внуку, прежде кончины моей. Прошу меня не оставить, но прикажи уведомить, какое ваше изволение будет.

Вашего императорского величества бабка ваша благословение посылает.

Сентября, 21 день 1727 году»{244}.

Почерком царицы Евдокии в этом письме написаны только последние слова о благословении, и это не случайно. Разве так она должна была обращаться к внуку, которого страстно желала увидеть! Как и ее письмо, адресованное Меншикову, так и первое обращение к Петру II с жалобой на своего гонителя производят впечатление чего-то чужого, используемого в малопонятной игре. Но выбора у нее не было, и она искренне пыталась успеть сказать о своем страстном желании увидеть внуков. Об истинных чувствах царицы Евдокии лучше всего говорит другая, не имеющая точной даты записка, которую и следует признать настоящим первым обращением к внуку: