Григорий Сухина - Григорьев Страница 52

Как первый заместитель Главнокомандующего Михаил Григорьевич постоянно держал под контролем деятельность Научно-технического комитета (НТК) РВСН, присутствовал на всех его заседаниях, где решались принципиальные вопросы, связанные с новой ракетной техникой.

Так, например, 12 апреля 1972 года на заседании НТК рассматривался вопрос о дальнейшем совершенствовании унифицированных командных пунктов (УКП) контейнерного типа. Докладывали председатель НТК генерал-майор А. С. Калашников и заместитель начальника 4-го НИИ по научной работе генерал-майор М. И. Емелин. В конечном итоге из двух вариантов выбрали шахтный командный пункт контейнерного типа, разработанный ЦКБ тяжелого машиностроения (главный конструктор Н. А. Кривошеий). Выступает генерал-полковник М. Г. Григорьев: «1. Основное: устранить недостатки УКП, выявленные макетной комиссией и др.

2. Искать пути уменьшения габаритов аппаратуры.

3. Нужно всегда думать о людях, о боевых расчетах, их размещение должно быть хорошим, на этом мы должны жестко настаивать.

УКП сейчас наиболее отсталый элемент в отработке позиционного района. Поэтому надо ставить вопрос перед ВПК и ЦК, чтобы исправить это положение.

УКП — основа боеготовности. Нужно всем коллективам навалиться на него и в кратчайшие сроки доработать. Необходимо смотреть в перспективу, но рассматривать эту перспективу прежде всего исходя из реальных возможностей. Нужно от промышленности взять все, но опять же только исходя из реальных возможностей».

При этом Григорьев особо настаивал на том, чтобы офицер на командном пункте чувствовал себя как можно комфортнее — ведь он был трое-четверо суток поставлен в довольно-таки экстремальные условия. Офицер на КП должен иметь удобную одежду, удобную обувь — не в сапогах же ему находиться под землей на глубине в несколько десятков метров. Это была его твердая позиция, и он сделал все, чтобы воплотить задуманное в жизнь.

Забегая вперед, скажу, что не все военачальники, особенно из других видов Вооруженных Сил, правильно понимали специфику боевого дежурства. Например, для генерал-полковника В. С. Родина, назначенного членом военного совета, начальником политического управления РВСН в середине 80-х годов, легкая и удобная обувь дежурного офицера на КП была все равно что красная тряпка для быка на корриде. Он постоянно ворчал: «Ракетчики… сидят в мягких креслах, ходят в тапочках по командному пункту, государство сделало для вас все. Служите как в санатории» и т. п. К слову сказать, сам он ни разу на боевое дежурство не заступал, специфику ракетной службы не понимал, да и не старался понять. Остается благодарить Бога, что таких было немного, а то заставили бы офицеров дежурить на КП в сапогах, портупее и противогазах.

Унифицированными командными пунктами Михаил Григорьевич потом занимался несколько лет подряд.

Вспоминает полковник в отставке В. А. Пухов: «В конце 70-х на вновь созданных унифицированных командных пунктах (УКП) грянула беда. Стоило офицерам заступить на дежурство, как спустя час-полтора у них обнаруживались лихорадка с подъемом температуры до 38° и выше, кашель, резкая слабость. С каждым месяцем болезнь разрасталась, захватывала все новые и новые боевые расчеты, но не удавалось отыскать причину странных «лихорадочных реакций», которые вывели из строя за какие-то полгода несколько десятков офицеров. Причина, однако же, таилась в самих УКП, поскольку все симптомы на вторые-третьи сутки после дежурства исчезали, чтобы снова проявиться на дежурстве. Строили новые УКП, ставили на дежурство, болезнь стала распространяться по всем ракетным войскам подобно эпидемии. История эта длинная, сложная, богатая всякими событиями, и потому описание эпопеи с поиском причин и их устранением заняло бы чересчур много места. А посему скажем только, что ни опыты на себе, какие ставили сотрудники отдела обитаемости 4-го НИИ МО с попытками (порою небезуспешными, но для установления причины недостаточными) отравить себя выделениями из пластиков, которыми были насыщены обитаемые помещения командных пунктов, ни бесчисленные эксперименты на животных, ни привлечение к научно-исследовательским работам крупнейших НИИ Академии наук, Минздрава и ведущих КБ долгое время никаких полезных результатов, кроме разве что серии диссертаций, не давали.

И в разгар этой загадочной «эпидемии» меня вызвал для доклада М. Г. Григорьев. Вызвал он, если быть точным, начальника медицинской службы РВСН Г. А. Пономарева, но тот, будучи генералом опытным и предусмотрительным, нашел способ избежать экзекуции и отправил на «углубленную беседу» меня — в ту пору начальника отдела обитаемости. Я, разумеется, был наслышан о том, в какой манере Григорьев проводит подобные «углубленные беседы», но по самонадеянности пренебрег советами бывалых людей как-нибудь уклониться от встречи. Ко всему прочему меня одолевало любопытство увидеть этого человека и поговорить с самим Григорьевым о проблеме, которую, как мне казалось, знаю в должной мере. Тщеславие молодости!

— Прошу доложить, — с порога промолвил глуховатым голосом генерал, — что происходит на УКП… в чем причина?

— Пока не установлено… — смешался я.

— Почему? — приподнялся в кресле Григорьев, и лицо его стало наливаться краской.

— Сложная проблема, — еще больше смутился я.

— Наука для того и существует, чтобы решать сложные проблемы, — произнес военачальник. — Надеюсь, у вас есть какие-то предположения?

— Есть! — обрадовался я — Гипотез много…

— Спасибо, — усмехнулся Михаил Григорьевич, — раз много гипотез, значит, и науки много. Так? Давайте по порядку.

И я принялся демонстрировать свои познания, вернее сказать, предположения. Перво-наперво закатил речь о том, что причина не где-нибудь, а в самом УКП, скорее всего в химических веществах, выделяемых стройматериалами, главным образом пластиками, из которых сделан контейнер и которыми насыщен обитаемый отсек.

— Эпихлоргидрин! — воскликнул я, намереваясь показать армейскому генералу свою ученость.

— А это еще что за зверь такой? — поинтересовался Григорьев, отодвигая блокнот.

— Аллерген, — небрежно объяснил я, — думаю, он летит из стеклопластика.

— Вы это установили или снова гипотеза?

— Установили… Почти.

— И что?

И тут меня, что называется, понесло. Я перечислял вещества, вызывающие аллергию, давал им характеристику, изображал формулу этого самого эпихлоргидрина, рассказывал о том, как мои сотрудники и сотрудницы травили себя всякой дрянью ради установления того единственного аллергена, который вызывает у офицеров болезнь, как отравиться удавалось, а характерную картину лихорадки получить никак не могли, о том, какие сложные опыты ставили на мышах и крысах… Григорьев делал какие-то пометки в блокноте, изредка останавливал меня, что-то уточнял, словом, вел себя как прилежный ученик. А я все больше распалялся, сыпал медицинскими терминами, не замечая усмешек генерала, вдавался в подробности и сам не заметил, как перешел к лекции об иммунной системе и неспецифической резистентности организма. Не знаю, надо ли было это первому заместителю главкома, но он слушал и делал в блокноте пометки. Наконец я опомнился.