Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III Страница 52

Единственный пример, в новейшей истории, смерти человека вследствие заочной казни над его манекеном! У нас в России при Петре Великом в 1709 году точно такая казнь была совершена над «персоной» Мазепы, соломенное чучело которого было сожжено на костре рукой палача… Однако же от этого костра изменнику-гетману было ни тепло, ни холодно. Граф Ульфельд, как видно, был впечатлительнее.

Чтобы несколько загладить неприятное впечатление, без сомнения, произведенное нашим рассказом о заблуждениях короля Христиана IV, скажем, что он, во всяком случае, один из величайших государей Дании, оставивший по себе незабвенную память как полководец, как администратор и наконец как покровитель наук и художеств. В бытность свою в Лондоне в 1606 году при дворе своего зятя, короля Иакова, Христиан IV видел на сцене несколько трагедий Шекспира, оценил по достоинству эти гениальные произведения и по возвращении в Данию озаботился основанием народного театра. Благодаря просвещенному его покровительству Мексиус и Понтанус написали на латинском языке историю Дании; Мунк совершал свои плавания к Северному полюсу. Во многих чертах своего характера Христиан IV схож с нашим Петром Великим, и, подобно нашему преобразователю, он один из любимейших героев датского народа. Сын короля Христиана IV и Христины Мунк, Вольдемар Христиан Гюльденлеве, граф Шлезвиг-Голштинский, едва не породнился с царственным домом Романовых. В 1643 году царь Михаил Феодорович вызвал его через послов в Москву, чтобы выдать за него свою дочь Ирину Михайловну. Прибыв в Москву в 1644 году, граф пробыл в ней до 20 августа 1645 года и уехал вследствие несостоявшегося бракосочетания. Сын Михаила Феодоровича, наследовавший ему царь Алексей Михайлович (12 июля 1645 года) непременным условием положил, чтоб жених перешел в православие, на что граф не согласился. По возвращении на родину он был назначен наместником Норвегии, а после смерти отца своего, короля Христиана IV, тщетно домогался власти королевской, не имея к тому ни нравственных, ни материальных средств.

ФРИДЕРИК III

ДЖУЗЕППЕ ФРАНЧЕСКО БОРРИ

(1648–1670)

Примерный супруг, дававший даже лишнюю волю своей супруге, Фридерик III питал нежную привязанность к одной любовнице — непостоянной, лживой, обманчивой, с которой боролся всю свою жизнь, как Беллерофон с Химерой, на которую потратил миллионы, из которых многие сотни тысяч были выманены у короля его любимцем, человеком, обещавшим ему сблизить его с прелестницей, во все время его ухаживания за ней сулившей многое, но, обманув короля, только разорившей его. В эту красавицу, с давних времен, были влюблены многие. Жилищем ее были не раззолоченные будуары, но дымные закоптелые лаборатории. Атмосфера, которой она заставляла дышать своих обожателей, была пропитана не упоительными ароматами, но испарениями кислот, удушливыми газами от плавящихся металлов… Имя этой обманщицы — Алхимия — искусство превращения металлов и составления эликсира бессмертия. Датский король был не первой и не последней жертвой сумасбродной науки; Борри не первым и не последним эксплуататором суеверного корыстолюбия. Мы уже упоминали об этом шарлатане в биографическом очерке Христины, королевы шведской, но здесь считаем нелишним представить полную его биографию. Джузеппе Франческо Борри, сын ученого доктора, величайшего потомка Бурра, наставника императора Нерона, родился в Милане в 1616 году и после предварительного учения у отца был отдан в римскую иезуитскую коллегию. Здесь Борри обратил на себя внимание учителей богатыми способностями, необыкновенной памятью, а также буйным и непреклонным характером. Однажды недовольный какими-то распоряжениями начальства Борри подговорил человек двадцать товарищей сделать демонстрацию, состоявшую в разбитии стекол, ломке мебели и вылазке в сад, в котором эти инсургенты засели за баррикадами, отвечая отказом на все требования покориться начальству* и явиться с повинной. Для усмирения семинаристов пришлось обратиться к полиции, и сбирры едва с ними справились. Только ради общего уважения к отцу Борри буйный его сынок не был исключен из семинарии.

Окончив курс, он был принят к папскому двору в какую-то незначительную должность, имея возможность заниматься химией и медициной. Вел себя молодой Борри непозволительно дурно к совершенному соблазну духовенства; постов не соблюдал, а, напротив, дни и ночи проводил в обжорстве и пьянстве и до прекрасного пола был страстный охотник. В 1653 году он поступил секретарем к маркизу Мироле, австрийскому резиденту в Риме, и в этой должности состоял несколько лет, продолжая вести себя по-прежнему. Постоянно без гроша в кармане, по уши в долгах, но всегда нарядно разодетый, Борри разгуливал по римским улицам, заходя в харчевни (остерии) и пьянствуя с людьми ниже себя по происхождению и по образованию. В случае какой истории, угрожающей ему неприятностями со стороны сбирров, Борри обыкновенно прятался в церквах, имевших привилегию убежищ (азилей), в стенах которых самые преступники были неприкосновенны.

Вдруг в характере этого человека произошла резкая, крутая перемена. «До сих пор, — говорит Лангле Дюфренуа в своей истории Герметической философии (Histoire de la Philosophie Hermetique, Tome I chapitres I–III), — Борри был человеком с испорченным сердцем, теперь повредился и в уме». Он смирился, стал ходить по церквам, в которых обращал на себя всеобщее внимание благоговением во время службы и горячими мольбами в слух. Иногда он собирал вокруг себя толпу народа и рассказывал ей о каких-то чудесных видениях, бывших ему; и народ, развесив уши, внимал странным речам пройдохи. Одни называли его блаженным, другие — помешанным, третьи — плутом, и это последнее мнение едва ли не было справедливее других. В 1655 году папа Александр VII возобновил прежние уставы о духовной полиции, и Борри, не желая иметь с ней столкновений, бежал из Рима в Инсбрук, отсюда в Милан (1656).

Ханжи обоего пола встретили бродягу с восторгом, видя в нем нечто необыкновенное, чуть не сверхъестественное существо. Недоучившиеся студенты, ученики скульпторов и живописцев — страстные любители художеств, но еще того более, праздности — целыми толпами бродили за вдохновенным мужем, как величался Борри. Его приняли в некоторых аристократических домах, и здесь он морочил добрых людей, показывая им разные фокусы и рассказывая о своем высоком призвании быть преобразователем нравов и религиозных убеждений. Он говорил, что действует не произвольно, но по внушению архангела Михаила, повелевшего ему распространять царствие Божие по земле. Последователями учения Борри могли быть люди, богатые смирением и бедные деньгами. Он не отвергал богатых, но они обязаны были, вступая в его секту, отдавать ему все свое имущество и драгоценности. На ночных сходбищах, бывших в доме Борри, он говорил, что каждый последователь его учения обязан налагать на свое чело знамение или печать, дарованную Борри небесными духами. Он показывал присутствовавшим меч, будто бы ниспосланный ему с неба, с изображением на рукояти семи чинов ангельской иерархии. Утверждал, что сам папа римский последует новому учению, главой которого пребудет Борри.