Иоахим Фест - Адольф Гитлер (Том 2) Страница 53

Таким образом, часто упоминаемый «Гарцбургский фронт» — это скорее понятие из области политической мифологии, чем факт действительной истории. Он считается одним из главных доказательств той теории заговора, которая в предыстории «третьего рейха» видит цепь тёмных махинаций, а при всём том даёт ослепить себя блеском орденских звёзд, сюртуками и сословными претензиями, презиравшимися Гитлером с гораздо большим на то правом; но прежде всего этот «фронт» считается саморазоблачением заговора между Гитлером и крупным капиталом.

206. Несомненно, между вождём НСДАП и некоторыми влиятельными предпринимателями существовал целый клубок связей. Верно и то, что партия извлекала из этих связей и материальную выгоду, и увеличение престижа. Но все это прежде доставалось — столь же долго и даже в гораздо больших масштабах — и разваливавшимся партиям центра. Ни прирост числа голосов у НСДАП, ни потери голосов другими партиями не объяснить одним только богатым покровительством. Не раз Гитлер жаловался на сдержанность предпринимателей и говорил, что Муссолини «его борьба доставалась легче, поскольку на его стороне была итальянская промышленность… А что делает немецкая индустрия для возрождения немецкого народа? Ничего!»[215] Ещё в апреле 1932 года он был поражён тем, что таявшая на глазах Немецкая народная партия получала от промышленников более крупные суммы, чем его собственная, и когда Вальтер Функ к концу года предпринял поездку по Рурской области с целью выклянчивания средств, то только однажды получил взнос в 20 — 30 тысяч марок. Надо сказать, что объём такой помощи вообще часто преувеличивается. Если считать реальной сумму около 6 миллионов, полученную за период между 1930 г. и 30 января 1933 г., то никто даже за сумму вдвое большую не сумел бы финансировать партийную организацию с почти 10 тысячами местных групп и разветвлённым руководящим аппаратом, с почти полумиллионной частной армией и двенадцатью щедро оплаченными предвыборными кампаниями 1932 года: как установил Конрад Хайден, годовой бюджет НСДАП составлял в то время 70-90 миллионов марок, и именно цифры такого порядка позволяли Гитлеру время от времени не без иронии называть себя одним из крупнейших руководителей немецкой экономики[216].

Не случайно теория заговора даже в своих серьёзных свидетельствах тяготеет к понятиям широким и неточным, сводя «весь» капитал с НСДАП, в то время как на уровне псевдонаучной полемики в Гитлере всерьёз видят «с трудом поднятого из низов и дорого обошедшегося политического кандидата» некоей закулисной капиталистической «нацистской клики», её «человека по связям с общественностью»[217]. На деле же интересы отдельных предпринимателей и отраслей явно не совпадали между собой. Как крупные экспортёры, биржевые круги и владельцы больших универмагов, так и химическая промышленность и старинные семейные фирмы Круппа, Хеша, Боша или Клекнера по крайней мере до 1933 г. относились к гитлеровской партии с весьма заметным предубеждением, обусловленным главным образом экономическими мотивами. Я уж не говорю о большом количестве предприятий, принадлежавших евреям. Отто Дитрих, способствовавший установлению части контактов между Гитлером и крупной рейнско-вестфальской индустрией, жаловался в одном из документов тех лет на нежелание хозяев экономики «в эти времена труднейшей борьбы… поверить в Гитлера». Ещё в начале 1932 года, писал он, явно ощущались «сильные очаги экономического сопротивления», и знаменитая речь Гитлера в дюссельдорфском Клубе промышленников 26-го января 1932 года как раз имела своей целью преодолеть это сопротивление[218]. Финансовые средства, сразу после того переданные партии, помогли, правда, устранить самые насущные заботы, но объём их не оправдал ожиданий. Безрезультатной осталась даже петиция к Гинденбургу, написанная в конце 1932 года Шахтом, банкиром фон Шрёдером и Альбертом Феглером и предлагавшая Гитлера на пост канцлера; большинство предпринимателей отказалось её подписать. Тяжёлая промышленность, сетовал Шахт в письме Гитлеру, называется так не без оснований, потому как тяжело принимает решения[219].

Теория о тесном инструментальном союзе Гитлера с крупным капиталом не в состоянии обосновать и того факта, почему миллионы голосов избирателей были собраны задолго до миллионов промышленности. Когда Гитлер произносил речь в Дюссельдорфе, его партия располагала свыше 800 тыс. членов и, примерно более 10 миллионами голосовавших за неё избирателей. Именно они были его базой, и «великий антикапиталистический гнев», владевший ими, определял поведение Гитлера в гораздо большей степени, чем своевольные и строптивые предприниматели. Промышленникам он принёс в жертву одного только резонёра Отто Штрассера, которого к тому же и сам ненавидел, а участие своих последователей в стачке берлинских металлистов без околичностей обосновал, сказав им, что лучше уж бастующие национал-социалисты, чем бастующие марксисты[220]. Но меньше всего тезис о гитлеровской партии как наёмнице капитала способен прояснить вопрос, на который этот тезис якобы отвечает: почему такое необычное массовое движение, возникшее из ничего, так легко смогло опередить немецких левых с их богатыми традициями и превосходной организацией. Поэтому тезис этот основан либо на вере в демонов, либо на ортодоксальном марксизме, но в любом случае он означает утрату левыми рационализма, своего рода «антисемитизм левых»[221].

Но одно дело говорить о тесном переплетении и сговоре «всех» промышленников с национал-социализмом, и совсем другое — указать на ту атмосферу «благосклонности» и даже симпатии, которая окружала национал-социализм. Значительные силы в промышленности не скрывали своей — правда, пока пассивной — заинтересованности в том, чтобы Гитлер стал канцлером, и многие из тех, кто отнюдь не собирался поддерживать его материально, не так уж возражали против его программы. Они не связывали с ней каких-то конкретных экономических ожиданий и так до конца и не избавились от недоверия к социалистическим антибуржуазным настроениям внутри НСДАП. Небольшая группа симпатизирующих партии промышленников летом 1932 года даже создала специальный рабочий орган для противодействия экономическому радикализму левого партийного крыла. По сути же предприниматели так и не приняли буржуазную демократию с её последствиями, с требованиями и правами масс, и за все годы своего существования республика так и не стала их государством. Тот порядок в стране, который обещал установить Гитлер, многим из них представлялся в виде автономии предпринимательства, налоговых льгот и конца власти профсоюзов. За лозунгом «Спасёмся от этой системы!», сформулированным одним из экспонентов промышленных кругов, на заднем плане всегда маячили проекты авторитарного строя[222]. Едва ли в каких-либо других общественных структурах Германии ещё жила такая допотопная вера в сильную государственную власть, как в предпринимательстве, где современная технология сочеталась с прямо-таки докапиталистическими социальными взглядами. Главная ответственность «всего» капитала за взлёт НСДАП заключается не в общих с ней целях и уж, конечно, не в мрачном заговоре, а в антидемократическом климате, созданном им и направленным на одоление «системы». Правда, представители капитала неверно оценили Гитлера. Они видели только его манию порядка и насаждаемый им жёсткий культ авторитета, только его ностальгию по прошлому, но за этим не разглядели одновременно присущей ему своеобразной ауры будущего.