Николай Телешов - Записки писателя Страница 53

Мне желательно с вами познакомиться лично, я вам подарю изданный сборник в Самаре, где вы увидите и мою стряпню; в нем участвовало 15 авторов. Напишите, когда я вас могу застать (если это возможно, то есть личное знакомство). К себе не прошу — редко бываю дома и живу далеко. Простите, что навязываюсь, — нельзя иначе. Ваш покорнейший слуга Алексей Слюзов. 7 марта 86 г.».

Жил он бедно, но без нужды, имея на черный день триста рублей, скопленных за пятнадцать лет торговых занятий, но и эти деньги у него были вскоре отобраны благодаря его доверчивости и простодушию. Однажды он явился ко мне сияющий и счастливый: директор одного из правлений пожелал помочь Слюзову и принял его на службу в общество с жалованьем по рублю в день, но с непременным залогом в триста рублей. Как рад и счастлив был тогда Слюзов! Но радость его была не долга: залог взяли, места не дали, и триста рублей пропали за директором, который обездолил Слюзова на всю жизнь, чтобы отсрочить свой крах на несколько дней или часов.

— Последние деньги у меня стащили, — говорил мне впоследствии Слюзов. — Теперь уж не могу жить привольно. Нужно опять становиться за прилавок.

И на последние десятки рублей открыл возле Курского вокзала торговлю: продавал извозчикам булки, селедки, подсолнухи и горячую колбасу, которую тут же поджаривал в маленькой железной печке, но месяца через два уже жаловался:

— Что-то плохо торгую. Место надо переменить.

И переехал на Цветной бульвар, где сначала была у него в лавке жареная колбаса, а через полгода остался лишь тесовый ящик с рукописями, газетами и сборниками, никому не нужными.

— Пролетел! — грустно смеялся над собою Слюзов.

На судьбу он часто жаловался, но о людях я никогда не слыхал от него дурного слова. Ненавидел он только свою мачеху. Зато уже ненавидел до бешенства, до несправедливости; даже есть стихотворение, начинающееся так: «Мачеха, мачеха, чтоб тебя черти забрали в ад поскорей». Вообще о ней Слюзов никогда не мог говорить без крайнего раздражения. Но про того же директора, который его разорил, он говорил очень снисходительно:

— Не пошла ему на пользу моя беда: все равно кредиторы у него все отняли.

В связи со своим разорением и, как он выражался, «пролетевшей торговлей» и дававшей уже себя чувствовать нищетой и полной безработицей Слюзову пришлось пережить личную тяжелую драму.

Ой, девица бестолковая,Не люби ты парня бедного.Ты послушай бабу старую,А скажу я правду-истину:«Вот как есть-то будет нечего,Одежонка истаскаетсяДа по детям-малолеточкамВсе сердечко исстрадается,Так раскаешься, вздыхаючи,Свою долю проклинаючи.Ой, послушай, бестолковая:Не люби парня бездомного».Так старуха красну девицуНаучала уму-разуму,А девица молча фартукомУтирала слезы горькие.Она плакала да думала:«Хорошо учить-советовать,А вели-ка быстрой реченькеВоротить назад течение».

Нищета с каждым днем становилась ощутительней. В борьбе с нею Слюзов нанялся было в работники, но через месяц отказался:

— Заставляют шестипудовые ящики на спине носить, а я так измучен, что и трех пудов поднять не могу.

Наступили опять безработица и нужда, и «старая баба» из стихотворения восторжествовала: не допустила девичьей любви к бездомному человеку, Слюзов уехал внезапно из Москвы в Ростов-на-Дону, откуда лишь через год я получил от него известие, что живет он недурно: торгует вразнос галантерейным товаром и своими двумя новыми книжками, которые издала какая-то типография, разумеется, без всякого гонорара, и верит автору в кредит не более десятка экземпляров,

Как весна настанет —Я цыган в душе:В степи меня манит,К жизни в шалаше.Там бы на свободеПесенки я пел,Там бы на коне яВихрем полетел,Там бы полюбил яМилую нежней,Там бы не стыдилсяБедности своей.

«Написал бы вам и раньше, да вышла заминка в делах: товара имею на 1 руб. 30 коп., а наличных от выручки не хватило на марку: все уходило на хлеб да ночлег».

К письму было приложено несколько стихотворений на обычные его темы — о лишениях и утратах:

Всю могилу понакрылаМолодая ива,А вокруг растет могилыЖгучая крапива.Не пускает та крапиваКазака босого —Словно мать от дочки гонит —Бедняка-милого.«Ой, ты, жги, крапива, ноги,Жги больней, больнее.Меня люди не жалеют,Жги, ты, не жалея!»Так казак сказал, а ветерРечь понес и вскореРазболтал травинке каждойО казачьем горе.На траве кобзарь в ту поруОтдыхал, и кашкаКобзарю то разболтала,Как казак-бедняжкаПлакал долго на могиле,Причитая только:«Гой, ты, Катря, моя Катря,Зорька моя, зорька!»

С тех пор я не видел более Слюзова, хотя переписывался с ним лет около двенадцати. То получал я письма из Ростова, то из Самары, то откуда-нибудь из провинции, и всегда из этих писем узнавал, что Слюзов издал новую брошюрку или новый сборник и что хорошо торгует им вразнос, но наличность «кассы» редко позволяет ему истратить семь копеек на марку.

Матушка, милая,—Вести печальныеС родины я получил:Будто могилка твоя обвалилася,Крест повалился, подгнил;Вся заросла она травушкой сорною,Некому травку сполоть.Вновь возвратиться на родину милуюТы помоги мне, господь.Я бы песочком усыпал могилушку,Я бы слезами ее окропил,Знала бы ты, что, далекий от родины,Сын твой тебя не забыл.

Так писал Слюзов, намереваясь посетить, наконец, свою родину — Казань, где в сырой земле лежала его мать, о которой он всегда вспоминал в радостные и тяжелые минуты жизни.

На могиле скорбя,Одинокий стою,Вспоминаю тебяЯ, родную мою.Много лет не бывалУ тебя я в гостях,Много бед испыталУ нужды я в когтях;И в Москве голодал,И в Самаре я жил,В те года и страдал,И безумно любил,И, как вихорь, злой рокНа меня налетал.Но везде твой сынокЗа себя постоял.Честь и гордость покаНе сломились нуждой,Ради хлеба кускаНе кривил я душой,И не сгиб под грозой,Устоял я в боюИ в гостях у родной,Не краснея, стою.

Но неприветливо отнеслась к нему родина. После долгого промежутка я получил от Слюзова осенью 1898 года письмо из Казани. Называя себя «безродным на родине», он сообщает, что лежит уже около месяца в Александровской больнице.