Сергей Шаргунов - Катаев. Погоня за вечной весной Страница 54

Евгений Петров — так теперь звали нового писателя, превратившего отчество в псевдоним.

Писатель Виктор Ардов отмечал в этом проявление деликатности: «По щепетильности своей Евгений Петрович полагал нужным уступить свою настоящую фамилию старшему брату, В. П. Катаеву, который в то время “завоевывал” Москву смелой поступью многообразного и сочного дарования». Да и не хотелось, чтобы путали с другим Катаевым — Иваном, начавшим приобретать литературную известность.

А между прочим, писатель Иван Катаев приходился Валентину и Евгению не однофамильцем, а пятиюродным братом. Отец — с Вятки, дед — священник.

Евгению всю жизнь не нравилось его, как он полагал, маловыразительное «Петров». «Я пишу рассказ и придумываю неудачный псевдоним, — пометил он в записной книжке, и далее: — Первый гонорар. До сих пор я писал только протоколы и заключения. Но нужна служба. Денег нет. Я поступаю в “Красный перец”. Как я стал выпускающим».

Биография — пунктирно… Сюжет прихода Петрова в литературу упоминала и Надежда Мандельштам: «Приехал из Одессы устраиваться в уголовный розыск, но, по совету старшего брата, стал писателем».

Катаев утверждал, что сговорился с «Накануне» об особо крупном гонораре, который вдохновил Евгения и решил его судьбу.

«Катаев охотно привлекал к сотрудничеству в “Накануне” новых, никому, кроме него, не известных молодых литераторов», — отмечал Миндлин и так изобразил первое появление в редакции Семена Гехта: «Он сутулился от застенчивости и торопился объяснить свое появление, протягивая катаевскую записку… Катаев в своей записке рекомендовал редакции “Накануне” его рассказ».

Петров стал сотрудником, а затем и ответственным секретарем «Красного перца». Ардов писал: «Валентин Петрович Катаев, который одно время фактически вел “Красный перец”, уходя из журнала, оставил за себя брата».

Впереди у Евгения была и работа в «Гудке».

Валентин внушал ему не унывать и не переживать по поводу «журналистики» и ее возможного вреда «литературе», а напротив, веселому и легкому отношению к написанию очередного проходного текста, превращавшегося в сыр, ветчину, бутылку вина (этому же через полвека учил и сына). Петров вспоминал: «Он быстро написал стихотворный фельетон о козлике, которого вез начальник пути какой-то дороги в купе второго класса, подписался “Старик Саббакин” и куда-то убежал».

Несомненно, если братья и были схожи, например, тягой к «сладкой жизни», то вели себя по-разному, один — шалил с шиком, другой (по крайней мере, в глазах окружающих) воспринимался как человек скромный и ровный. Есть ощущение, что психологически Петров, несмотря на все испытания, до конца оставался «домашним мальчиком», опекаемым тетушкой, в отличие от старшего брата-оторвы, пропадавшего на улицах (и в 1920-е он ответил ей благодарностью, сообщив в письме брату: «Я собираюсь выписать к себе тетю. Ты, как я сужу из тетиных писем, ничего ей не пишешь и совершенно ею не интересуешься. Положение же тети сейчас очень скверное и если я не возьму ее в Одессу, то совершу преступление перед своей совестью»[30]).

Надежда Рогинская, свояченица Ильфа, вспоминала о «редком музыкальном даровании» Петрова — он «обладал знанием рояля в совершенстве, играл прекрасно, страстно любил музыку и пение». «На память мог проигрывать целые оперы», — рассказывал о нем Катаев. Возможно, Евгений был не только нежнее брата, но просто более сдержан и рационален во внешних проявлениях (вспомним дихотомию: младший «отличник» и старший «двоечник» в повестях «Белеет парус одинокий» и «Хуторок в степи»), а внутренне оба сохраняли смешливую жизнерадостность («Лесков. “Лесковщина”. Отсюда — Евгений Петров», — объяснялся Катаев). Эта репутационная разница подвигла художника Бориса Ефимова, знавшего обоих еще с Одессы, посетовать: «Как несправедливо и капризно разделила между ними природа (или Бог) человеческие качества. Почему выдающийся талант писателя был почти целиком отдан Валентину Петровичу, а такие ценные черты, как подлинная порядочность, корректность, уважение к людям, целиком остались у Евгения». Катаев, как бы бахвалясь, рассказывал, что из брата, быстро освоившегося в Москве, «вышел человек», гуляка и франт, и однажды он залюбовался им ранним утром, увидев его счастливого, в открытом экипаже, «после ночных похождений» — и в этих строках плещется признание подлинного родства. Но и лукавый укор есть в том же «Парусе», где младшенькому Павлику прощают всё за «невинные, шоколадно-зеркальные милые глазки». А вот их недоброжелатель писатель Всеволод Иванов представил в дневнике 1942 года главным циником именно Петрова: «Приехал В. Катаев. Встретились в столовой — не поздоровались. В. Катаев — не столько бесчувственная скотина, сколько испорченный дурак, развращенный другой — очень расчетливой скотиной, своим братом». Последнее заключение сомнительно, прежде всего, потому, что Катаев опекал Петрова (и влиял на него), а не наоборот.

Войдя в литературу, он робел и терзался: «Меня всегда преследовала мысль, что я делаю что-то не то, что я самозванец. В глубине души у меня всегда гнездилась боязнь, что мне вдруг скажут: послушайте, какой вы, к черту, писатель, занимались бы каким-нибудь другим делом!» Можно, конечно, предположить во всем этом артистизм или расчет, мол, так же, как Валентин играл в циника, Евгений изображал скромника, но почему-то верится в искренность признания: «Однажды он (Ильф. — С. Ш.) сказал: “Женя, я принадлежу к людям, которые любят оставаться сзади, входить в дверь последними”. Постепенно и я стал таким же».

Братьям случалось пикироваться.

Еще до войны драматург и сатирик Самуил Алёшин в гостях у Петрова в Лаврушинском переулке встретил Катаева: «Будучи весьма похожими, их лица вместе с тем казались наполненными разным содержанием». «Петров познакомил нас, — вспоминал Алёшин, — и сказал что-то доброе о моих юмористических рассказах, которые он незадолго до этого начал печатать в “Огоньке”. Но Катаев только недоверчиво хмыкнул и поглядел на меня оценивающим взглядом. Не помню уж к чему, Петров упомянул, что недавно был на эстрадном концерте, и похвалил выступавших там артистов. Тут Катаев среагировал словесно. В несколько ленивой манере, с одесским акцентом он со вкусом и последовательно изничтожил каждого из названных исполнителей. Причем сделал это методично, подбирая самые убийственные характеристики. И, ничего не попишешь, очень точные. А на все попытки Петрова вставить об актерах хоть что-то положительное Катаев отвечал тем, что, как говорится, бил и накладывал. Я слушал их развесив уши, признаюсь, не без удовольствия… Вряд ли Катаев был на самом деле очень уж плохого мнения об артистах, над которыми измывался. Скорее просто захотел продемонстрировать перед молодым автором силу своего неотразимого словесного мастерства и попутно поставить на место младшего брата».