Павел Басинский - Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды Страница 54

Был ли Иоанн Кронштадтский выдающимся богословом? Это спорный вопрос. В последнее время звучат такие утверждения. Но все богословские работы отца Иоанна – «Христианская философия», или «Мысли о Боге», или «Моя жизнь во Христе», или другие менее известные широкой публике произведения – оказываются не чем иным, как компиляцией из его дневника и устных проповедей.

И тем не менее евхаристическая практика Иоанна Кронштадтского почти на век предвосхитила открытия ведущих русских и зарубежных православных богословов. Объяснить это можно только одним: они, как и отец Иоанн, обращались прежде всего не к современному им опыту богослужения, а к ранней христианской практике.

Так, ссылаясь на историю первых христиан, протопресвитер Николай Афанасьев в 60-е годы XX века писал о «тождественности Церкви и Евхаристии». Для христиан первых трех веков собираться в церкви и совершать Евхаристию (то есть причащаться Тела и Крови Христовых) было по сути одно и то же. Им не было смысла объяснять друг другу ее значение.

Впервые собравшись после дня Пятидесятницы, ученики Христа, в сущности, продолжили Тайную Вечерю с Ним, преломляя хлеб и вкушая вино из освященной чаши, как это делалось во всех древнееврейских домах, где принятие пищи имело священный и закрытый характер. Но на этот раз всё происходило совсем с другим смыслом.

Христа уже не было с ними, но Он, тем не менее, с ними был, потому что они помнили то, что Он завещал им на Тайной Вечере.

«И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое.

И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» [Мф 26:26–27].

В этом возобновлении Тайной Вечери родилась христианская Церковь, завещанная Христом. Ее первым предстоятелем стал апостол Петр, которого Иисус до этого трижды благословил на служение. Петр стал и первым епископом, получившим благодать священства от Самого Христа. Вся дальнейшая история христианского священства является (не в частности, а по существу) передачей этой благодати от епископов к епископам и пресвитерам. Но для чего? Для совершения евхаристии, которая является не просто одним из семи церковных таинств (крещение, миропомазание, причащение, покаяние, таинство священства, таинство брака и елеосвящение), как стало утверждать школьное средневековое богословие, и даже не главным из семи таинств, но самой Церковью, ее смыслом. По словам Николая Афанасьева, Евхаристия (причащение) – это даже не «таинство в Церкви», но «таинство Церкви».

Церковь – это не молитвенный дом, но само Тело Христово, в котором через Евхаристию, через причастие собираются христиане как новый «избранный народ Божий». Так в самой общей форме можно передать главный тезис, на котором настаивала евхаристическая экклесиология XX века. Не Евхаристия для Церкви, но Церковь для Евхаристии. И как бы ни полемизировали между собой православные богословы, которые придерживались этого взгляда на Церковь, но в главном убеждении они были единодушны: возрождение Церкви возможно только через возрождение Евхаристии как церковного собрания.

Однако ничего этого отец Иоанн читать не мог. Но если бы и мог, неизвестно еще, как бы он это воспринял. Догматическое богословие того времени для отца Иоанна, как для остальных простых русских священников, исчерпывалось капитальным трудом митрополита Макария (Булгакова) «Православно-догматическое богословие» в двух томах. Эта книга, много раз переиздававшаяся, представляла собой свод лекций отца Макария, которые он читал в Петербургской духовной академии, параллельно печатая их в журнале «Христианское чтение» с конца сороковых до начала пятидесятых годов. С 1850 по 1857 годы, когда студент Иван Сергиев учился в этой академии, отец Макарий был ее ректором. Он же рукополагал Ивана Сергиева во дьяконы. И он же, по роковому совпадению, оказался первой мишенью тотальной толстовской критики Церкви как исторического института. Именно его «Православно-догматическому богословию» была посвящена критическая работа Толстого «Исследование догматического богословия», которую он написал (между «Исповедью» и «В чем моя вера?») в середине восьмидесятых годов.

Современный исследователь богословия Иоанна Кронштадтского священник Павел Хондзинский убедительно показывает, что план так называемых «Катехизических бесед» (книга, составленная из речей и проповедей отца Иоанна) вполне соответствует «Макариевой системе с некоторым необходимым для катехизиса упрощением». И хотя Павел Хондзинский видит принципиальную внутреннюю разницу между этими текстами, говорить о богословской системе отца Иоанна – значит просто выдавать желаемое за действительное. В то же время одной из задач современного богословия является систематизация богословских высказываний Иоанна Кронштадтского «по случаю». К этой задаче призывал еще религиозный мыслитель, философ и историк Георгий Флоровский в «Путях русского богословия». Интересно, что такой строгий критик практически всех богословских «систем» XIX столетия, как Георгий Флоровский (Николай Бердяев остроумно переименовал его книгу в «Беспутья русского богословия»), в отношении отца Иоанна не нашел ни одного критического слова.

«Сложилась привычка видеть в о. Иоанне Кронштадтском только практического пастыря, благотворителя и молитвенника. И редко кто читает его замечательный дневник “Моя жизнь во Христе” как богословскую книгу. Конечно, в ней нет богословской системы, но есть богословский опыт и о нем свидетельство. Это дневник созерцателя, а не моралиста. И молитва не лирика, не только устремление души, но именно ее встреча с Богом, веяние Духа, духовная реальность… С дерзновением и властью о. Иоанн свидетельствует о тайне Церкви как единого тела, и о том, как она жива и действительна в Святейшей Евхаристии. “Мы одно тело Любви… Тверди: все – одно… Мы, говори: одно”… О. Иоанна можно сопоставлять с вождями современного так называемого “литургического движения” на Западе», – пишет Флоровский.

Таким образом, говорить следует не просто о «богословии», но об «опытном богословии» (Павел Хондзинский) или об «опытном богопознании» (Георгий Флоровский) отца Иоанна. «Таинства и богослужение церковное – ответ Бога на вопиющие потребности нашей души», – пишет отец Иоанн. И этим он исчерпывающе обозначает свое понимание главной задачи Церкви и роли в ней священника.

Службы отца Иоанна – это постоянный полет, порыв вперед, в Царство Божие. Это вихрь, которым он увлекал за собой церковное собрание, не давая опомниться ни на мгновение. В конце жизни, беседуя у себя дома с молодыми монахами, он сказал загадочную фразу: «Монахи!.. Монахи!.. Не оглядывайтесь назад!.. Вспомните жену Лотову!»