Фаина Пиголицына - Мстерский летописец Страница 54

И по ярмарке он шел, наслаждаясь яркостью расписной посуды, праздничными нарядами слободчан и гостей, прислушиваясь к веселым разговорам.

Товар был на ярмарке в основном деревянный: кадки и кадочки, корыта, колоды, лохани, ведра и целыми возами — гробы, иногда дубовые, а чаще — сосновые. Ну, гробов слободчанам так много сразу не требовалось, потому скупали их сперва перекупщики, возами прямо, а потом уж скупщик и — гробовщик, в любое время к нему мстерянин придет и нужный гроб выберет.

— Пойдем, пойдем скорее, — потянул Иван Александрович жену в сторону, — вон к тем возам, там перекупщики потеху затевают.

Он придержал Авдотью Ивановну чуть в стороне от возов с деревянной посудой, где торговался с крестьянином известный во Мстёре перекупщик Никита Рубцов. Пятеро приезжих парней тоже остановились рядом, прислушиваясь к торговле.

— Смотри, — шепнул Иван Александрович жене, — парни намерены перебить торг.

Так и получилось. Только Никита Рубцов с крестьянином ударили по рукам, как парни небрежной походочкой подошли к хозяину воза и с ходу предложили ему более высокую цену. Крестьянин в растерянности смотрел то на Никиту, то на парней. Парни были разухабисты, доверия не внушали. Рубцов тоже присматривался к парням: покупатели они или взметчики? Взметчики сбивали цену, ковфкали торг, чтобы на этом заработать. Эти были настойчивы, предлагали кидать жребий. С шутниками, у которых в кармане пусто, жребий кидать было не опасно. Выиграв, они, посмеиваясь, уходили обычно. А эти были с деньгами, один даже небрежно продемонстрировал пухлый кошелек. Но Рубцов решился. Не кидая жребия, предложил взметчикам по пятьдесят копеек на душу, и те сразу удалились.

— Легко отделался, — пошутил, подходя к Рубцову, Иван Александрович.

— Куда там. На ветер два рубля выкинул, чтоб их нелегкая… Дурью маются жеребцы.

Иван Александрович и эту базарную сценку опишет потом в газете.

За письменным столом он проводил теперь все больше времени, уверовав, что труды эти его интересны людям.

Вдохновлял успех первой книжки «Богоявленская слобода Мстёра». Профессор Московской духовной академии, археолог, член московского комитета по духовной цензуре, давний знакомый Ивана Александровича, Петр Симонович Казанский писал Голышеву, что этой его книжицей заинтересовался Владимир Иванович Даль, составляющий толковый словарь живого русского языка, что он нашел у Голышева слова, которых не было в его словаре, особенно касающиеся иконописания.

Трудясь над «Мстёрой», Иван Александрович много работал в архивах. Путь к древним актам ему указал еще в детстве отец. Вступив в должность бурмистра в сороковые годы, Александр Кузьмич принялся разбирать в шкафах сельского правления бумаги, к которым никто не притрагивался десятилетиями. В этих пыльных залежах, поеденных кое-где книжным червем, нашел Александр Кузьмич храмовую грамоту «за печатью» самого митрополита Суздальского и Владимирского Илариона. Печать от времени сгладилась, края грамоты поистлели. Александр Кузьмич очистил ее, поместил под стекло в раму и повесил в Богоявленском храме. Брал отец маленького Ваню иногда с собой и в архив Богоявленского храма.

Поэтому, задумав описать Мстёру, Иван Александрович в первую очередь отправился в этот архив. Староста храма ввел его в мрачный, каменный, без окон, чулан. В нем было холодно даже в пышущий жаром летний день. Иван Александрович обвел свечой полки, и что-то вздрогнуло от восторга у него внутри: сколько древних тайн он откроет тут и расскажет о них слобожанам, ничего не ведающим о своих предках.

Древние акты хранили в особом сундуке — скрыне. В писцовой книге 1628, 1629 и 1630 годов читалось: «в стародуборяполовском стану… написано за стольники за князь Василием большим да за князь Иваном большим да за князь Василием меньшим… детьми Петровича Ро-модановского… отца их старинная родовая вотчина погост Богоявленская слободка…». Занимателен был сам язык древнего писца: «…а у церкви… келья черного попа Лариона… да келья крылошеника Моисея… да бо-быльских дворов… Федька да Миняшка да Михалка да Андрюшка Ивановы… да Онофренко кузнецы, да Китайко мельник… Ивашка да Сергушка Холодов… Кондрашка да Кирилка Сергеевы да племянники их Дакучайка Елизарьев, да Якушка Ильин… да Власко горшечник…».

В актах описывались «худые» уже тогда пахотные земли, пустоты, перелоги, на реке «мельница двухколесная мелет на вотчинников, а оброку с нее не платят».

Голышев старательно переписал всю писцовую книгу. Потом столь же долго просидел над «Описной раздельной книгой» слободы 1710 года, которая подробно описывала все храмы, церковную утварь, колокола, ризы и книги, вотчинников, дворовых и задворных людей… И было в слободе тогда 182 крестьянских двора и 57 лавок, кабак и таможня, а «на кабаке и таможне» сидели «головы и целовальники по указу из ратуши с Москвы… и збирали зборы денежны к Москве в ратушу». Тогда уж, значит, было тут такое бойкое торговое местечко, раз Москва своих сборщиков прислала.

Чем дальше, тем заинтересованнее вчитывался Иван Александрович в древние документы: грамоту царя Петра Алексеевича, множество челобитных крестьян Ромоданов-ским, допросы беглых крестьян.

«Книг по археологии и другим исследованиям я не имел, — писал Голышев, — да и негде было взять здесь». А надо было осмыслить и систематизировать древние находки. Он ехал во Владимир к Тихонравову.

Константин Никитич любил вставать в три-четыре утра. Он будил кухарку, чтобы грела самовар, пил чай и работал, пока домашние спят. Голышев и являлся к нему спозаранку.

— Проходите, батюшка, проходите, — улыбаясь, говорила смущающемуся от раннего визита Ивану Александровичу кухарка Глафира, — не спит хозяин, уж второй раз самовар ставлю.

— «Труды» комитета очень редко выходят, — жаловался Тихонравов, — наверное, лучше выпускать их тетрадками поменьше, но — почаще, Ну, хотя бы по три в год.

После чая Тихонравов с огромным интересом рассматривал привезенные Голышевым старинные акты и раскладывал их в три стопы.

— Вот так, любезнейший Иван Александрович, уловили? Так же как Русь наша есть древняя — великокняжеская, старая — царская — и новая — императорская, таковы же и акты. Так вот, двадцать, а не семнадцать, как вы считали, ваших актов принадлежат восемнадцатому веку и заключают в себе мстёрские вотчинные дела и ни в коем случае не относятся к старинным. Еще очень недавно помещики собирали оброк со своих крестьян и ягодами, и яйцами, и всякой живностью и все сие творили по образу и подобию своих приснопамятных предков. Впрочем, не печальтесь: и эти акты интересны читателю, и мы их напечатаем в хронологическом порядке. Да, забыл спросить. Вы где остановились?