Карин Мюллер - Год в поисках "Ва". История одной неудавшейся попытки стать настоящей японкой Страница 54

Теперь каждый раз, отправляясь за покупками, я беру что-нибудь и для нее — пару яблок, банку мисо-пасты. Стучу в дверь и, если никто не отвечает, оставляю подарок на пороге. Через неделю выхожу на балкон соскребать иней со стиральной машинки и вижу, что старушка вышла поливать цветы. Она не улыбается, но все же кивает в мою сторону.

Тут же бросаю стирку и несусь в угловой супермаркет купить для нее мандаринов. Когда прибегаю обратно, ее уже нет дома, но я все равно вешаю пакет на дверцу и оставляю записку.

Ночью меня будит громкий стук, как будто кто-то медленно стучит по голове кувалдой. Расклеиваю глаза: циферблат часов показывает 3. Я плетусь в коридор. На кухне стоит Джерри и молотит об стол замороженным кочаном брокколи, из которого торчит огромный резак. Лезвие застряло, и теперь он пытается вытащить его, разломив кочан пополам.

«Джерри, три часа ночи», — шепчу я.

«Я есть хочу», — отвечает он и продолжает стучать.

«У нас есть соседи, которые сейчас наверняка проснулись на два квартала вокруг».

Он пожимает плечами. И тут до меня доходит, что если Джерри ненавидят, то вовсе не за то, что он гайдзин и к тому же гей, а за то, что он неотесанная деревенщина?

Наутро мой пакет с мандаринами висит на нашей дверной ручке. Соседка больше никогда не смотрит в мою сторону.

Неделю спустя звонит Адам: он готов к выступлению. Мы встаем на оживленном перекрестке в самом сердце одного из престижнейших районов Осаки. С Адамом 2 ассистента, с головы до ног одетые в черное. Их лица скрывает плотная марля. Сам Адам в узком черном топе без рукавов и в мешковатых штанах. Лицо вымазано белой рисовой пудрой, а губы обведены кроваво-красным. Несмотря на холод, он босиком.

Встав на тоненький коврик татами, Адам сворачивается клубком. Он — семечко молодого деревца бонсай. Голова медленно раскручивается. Это он дает ростки и всходит. Ассистент мельтешит вокруг, добавляя к его костюму кусочки искусственного газона и зеленые ветки. Группа бизнесменов, видимо направлявшихся на ланч, останавливается и наблюдает. Мне-то известна сюжетная линия, а вот они, похоже, озадачены. Но Адам не смущается. По задумке, зрители должны заинтересоваться, что же такое здесь происходит, и начать угадывать: это задержит их подольше Адам медленно поднимается в полный рост, растопыривая пальцы и подставляя их солнцу: это деревце становится большим и сильным. Помощники прикрепляют новые веточки и листья. Они помогают ему превратиться в могучее дерево. Помощники — это общество, которое пытается в каждом из нас выявить лучшее.

Но потом вдруг что-то меняется. Помощники связывают руки Адама веревкой и больно их выкручивают. Они пытаются деформировать его первоначальную форму, наподобие корсетов XVI века или китайских колодок для ног. Ему подрезают ветви и облекают в ту форму, которая была бы приятна обществу. Внезапно я начинаю понимать, почему Адам не тронул ту морковку в комнате, почему так радовался, когда она пустила корни естественным образом, почему хочет посадить деревце в хорошую почву, где его потенциал мог бы полностью раскрыться.

Сперва Адам пытается сопротивляться, лицо искажает гримаса боли. Но веревка врезается ему в руки и оставляет на шее красные рубцы. В конце концов он подчиняется, опускает руки и падает на землю. Адам умирает, как деревце, которое слишком часто подрезали.

Никто не хлопает, 2 девочки болтают по сотовым телефонам, парень в очках-стрекозах и кожаных брюках сидит неподвижно курит десятую сигарету, дородная матрона садится на велосипед и уезжает. Кажется, гибель Адама произвела на них не такое уж и сильное впечатление… Но тут я еще раз оглядываюсь по сторонам и понимаю: ведь прошло 2 часа, и все это время они были здесь.

«Им очень понравилось», — шепчу я Адаму. Мы собираем наши пожитки. Адам довольно кивает, и я понимаю, что зря его успокаиваю: ведь даже если один человек по дороге домой хоть на секунду задумается об увиденном, Адам будет доволен.

«Адам, — вдруг спрашиваю я, — а ты как думаешь, иностранцы в Японии вне общества?»

Он долго думает, как и над всеми моими вопросами. «Быть вне общества это значит не принадлежать группе, но все же пытаться в нее проникнуть. Представь себе квадратный шуруп и круглое отверстие: они просто не подходят друг другу. Если ты — квадратный шуруп, ты должен искать квадратное отверстие. Выбери все лучшее, что встречается на твоем пути, и создай собственный мир, который бы по подходил именно тебе».

Он уходит, а я понимаю, что он сейчас говорил о себе. Пусть носит маску, но, в отличие от большинства наших личин, она совершенно прозрачна.

Глава 17

Мало-помалу мы с Джерри приходим к непростому компромиссу. Он выделяет мне верхнюю полку в холодильнике: теперь его протухшая еда не капает на мои фрукты и овощи. Взамен я предоставляю в его полное владение плиту и раковину: пусть копит там грязную посуду и разводит тараканов. А также разрешаю ему курить в гостиной и чищу туалет. Но в грязный душ не решаюсь даже ступить. Вместо душа я каждый вечер иду в общественную баню.

Многие старые дома в Осаке были построены еще в те времена, когда собственная ванна и душ были роскошью. Приходя домой с работы, жители шли в местную сэнто (баню). Теперь водопровод и горячая вода есть почти в каждом доме, но, несмотря на это, в общественной бане в двух кварталах от моего дома каждый вечер аншлаг.

Баня похожа на обычный дом с темно-синей шторкой вместо двери. За 3,5 доллара посетителям выделяют маленький шкафчик, разномастные пластиковые ведерки. Мыться можно на выбор в одной из 5 ванн. Мужчины и женщины моются отдельно, хотя все, что происходит в мужской бане, прекрасно слышно: разговоры, споры, плевки, рыгание и прочие животные звуки. На женской половине — гробовая тишина.

Правила посещения очень просты: никогда не смотреть соседу в глаза и не разглядывать других посетителей, даже такие интересности, как шрамы, родинки, татуировки и вросшие ногти. Как ни странно, посетители бани ничуть не стесняются своих отнюдь не идеальных тел. Женщины приподнимают обвисшие груди, растирают животы и даже не смотрят в зеркало во всю стену. Никто не смущается своих недостатков. Располневшие бедра вообще никого не заботят.

Я беру табуреточку, сажусь под душевую головку, торчащую из стены на уровне пояса, и принимаюсь тщательно оттирать грязь — со спины, из-за ушей, вокруг ногтей, в волосах. За мной украдкой следит десяток глаз: не пропустила ли я ненароком участок между указательным и средним пальцами ноги? Прежде чем забраться в фуро, посетители бани должны отчиститься до красноты, содрав с себя всю мертвую кожу, чтобы новая залоснилась. И вот я скребу и чищу себя щеткой и смываю все водой. Теперь я готова.