Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 1 Страница 55

Кроме ссор, был отвратительный «Добрый». Как Зинка может позволять себе так играть, вернее, не играть ничего, даже текста не произносить, сокращать, все пробалтывать под себя, лишь бы скорее. Что же делать остальным? Халтура, боже мой! Потому что выездной, и шеф не увидит.

Был на репетиции у Конюшева на «Мосфильме». Он молодец. Не боится показывать, правильно говорит, а главное, видно, что очень любит это дело и горит. После «Доброго» взяли с ним бутылку «Кагора» с боем и по сырку, посидели во дворе на бревнышках, покурили и поговорили.

Теперь вот что: Зайчик говорит, что все мои капризы, раздражения оттого, что я ничего не делаю. «Подожди, получишь новую роль в театре, начнешь работу с Назаровым, и все будет хорошо». И тут вызывает Назаров и предлагает вместо Антона главную роль милиционера Сережкина. Я, грешным делом, эту мысль закидывал месяца полтора назад, но он вроде и не слышал. А теперь разные обстоятельства заставляют его перетрактовать центральный образ: 1) Повсеместное омоложение милиции — «милиция — наш заказчик, она будет нас поддерживать». 2) Заявили о своем желании сыграть «Деревенский детектив» Жаров, Крючков, ситуация и образ схожие, а материал литературный в 1000 раз лучше — значит, мы идем с ними на таран, а зачем нам это нужно. Стало быть, необходимо искать другой ход и срочно, и вот возникает идея Сережкин-Золотухин. И снова возникает на дороге театр. Работа огромная и главное — далекая натура — Красноярск, тайга. Завтра проба с Высоцким-Рябым. «Может быть, это и есть то будущее, о котором сказал Полока?» Помоги, Господи!

Вчера и сегодня ужасно жарко. Вчера 30° было и без ветра. Асфальт в луже плавился на Новом Арбате. Сегодня ветерок и немножко легче. Да еще тучки-облачка набегают, маскируют солнце, а гром все равно гремит, хоть и нет грозы. А вот так целый день пугает и все. Но, наверное, еще полыхнет. Вчерашнюю жару я не заметил, потому что с утра залез на «Мосфильм» и сидел там до 18 часов. А в павильоне даже прохладно, когда не жгут юпитеры. Проба с Высоцким. Оператор говорит: «Я лично буду драться», в смысле за нашу пару. Назаров[32]: «В группе сложилось такое мнение, что это и есть тот самый выигрышный вариант». — Володя передал слова Полоки: «Вас с Золотухиным надо снимать вместе теперь только». Не знаю. У Назарова так особенно не поймешь, но, по-моему, он доволен.

Вчера уехал Колька Конюшев в Ленинград. Счастливый, веселый наконец, весь в деле и ждет зарплату. Пили портвейн у нас, потом на вокзале шампанское из горлышка с Лебедевым. Хвалил меня за «Ходоков». Сильно пьяный я вернулся домой. Остатки шампанского отдал какому-то молодому инвалиду.

Вчера почти целый день торчал на «Мосфильме», и только в три стали репетировать. Дошли слухи, что «Интервенция» — гениальная картина, мы с Высоцким гениально играем, но картина для эстетов, специалистов-кинематографистов, для широкой публики ее сейчас нельзя показывать — положили на полку. Ну надо же, вторая работа на полку, да что такое.

Сегодня вечером закончил «Дребезги», так теперь называются по воле Зайчика мои «Запахи» — закончил по плану, который был еще в Ленинграде. И не знаю, что теперь делать, перепечатывать ли их или отложить и потом поправлять ручкой, что делать? Подскажите, господа присяжные заседатели.

Адская машина закрутилась снова. Вчера на райкоме решено просить МК и Управление К о снятии Любимова.

— Режиссер поставил себя вне критики, создал оппозиционный театр, постоянно заостряющий свое внимание на теневых сторонах нашей жизни, отрицающий и не подчиняющийся партийному руководству, противопоставляющий все прогрессивное (ученого, художника) властям, и это не частное заблуждение, а определенная тенденция из спектакля в спектакль, генеральная линия — критика властей. Партийная организация попустительствует режиссеру, не имеет должного авторитета, ведущие артисты не хотят вступать в члены партии… Мы укрепим руководство художественное и партийное — в театр придут молодые, партийные артисты.

Всякие коллективные «сборища» запрещены. Того энтузиазма, который был полтора месяца назад, уже нет. Нас приучили к мысли, что Любимова очень просто снять и нас в два счета разогнать. И многие уже всерьез подумывают — куда податься в случае.

У меня мысль противоположная той, что была раньше — коллективный уход — нет, это им на руку, они этого ждут, им не нужен такой театр, и они только будут приветствовать, если мы разбредемся и погибнет репертуар любимовский. Нет, быть может, надо, наоборот, отстреливаться до последнего патрона и как никогда держаться вместе и держать репертуар, как знамя. Кто его знает, сколько продлится эта осада, ведь были шараханья в сторону, да еще как, и все прошло и названо ошибочным, кто его знает, быть может, через три месяца все пойдет наоборот, действительно — «умом Россию не понять»…

14 июня был на дне рождения у Гараниных. Пили, пели, плясали, красота. Я преподнес ему собственноручно сочиненный адрес от театра на Таганке с подписями Любимова и многих артистов. Гаранин растрогался, чуть не всплакнул.

Вообще день тот был сумасшедший. Приехал Назаров за мной в театр и забрал меня на кинопробу, оказывается, смена с 9 была назначена. Мне теперь уже хочется и сниматься, но могут не утвердить из-за сроков, я уже не думаю, что худ. совет будет настолько против меня, что не удастся отстоять, хотя все может быть.

Вчера начал перекладывать на машинку «Дребезги». И сегодня стучу опять. Вчера выездной в «Добрый». После спектакля шарахнули по коньячку с Венькой.

Романовский не появляется на горизонте. Мы с Колькой пришли к выводу, что он просто боится нашей компании, ему надо ездить за границу, надо продвигаться в театре, а тут такие знакомства — Золотухин, Таганка, Высоцкий… какие-то письма и т. д.

Я посмотрел пробы в «Хозяине», и уже захотелось сниматься. По тому, что делал Невинный — это не конкурент, быть может, он в тот день — 14-го — что-нибудь ляпнул красивое. Авдюшко делает очень уверенно и точно в своих данных — но это шериф. Выигрыша нет. Высоцкий мне сказал, что без меня он сниматься не будет. Я сказал, что и я без него тоже. Федю Каленова, кажется, не удастся пристроить к Назарову. У него уже все забито, а Федя все еще нигде.

Зайчик спит, нельзя стучать, и мыслей никаких, чтоб записать.

Сегодня «Галилей», как праздник, месяц почти не было спектакля, Высоцкий вышел вчера из больницы, похудел.

Мне сегодня 27 лет, господа присяжные заседатели. Лермонтовский возраст, когда гений должен проявиться. Не будем жаловаться на судьбу и метать бисер, но все же кое о чем поговорим. Не скрою, я готовился к этой дате, ведь и вправду говорят, что я чем-то похож на Лермонтова, внешне, разумеется, я готовился, да, и готовился не гусями и шампанским, хотя сегодня шампанское одно и будет, я готовился отпраздновать делами: