Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940 Страница 55

Спроектировав типы домов, необходимых для решения проблемы городской скученности населения, мой друг теперь мог обратить свое внимание на саму проблему. На большой карте города, которая была слишком велика для стола и которую нужно было расстилать на рояле, Адольф проложил сеть железных и обыкновенных дорог. На ней были обозначены промышленные центры и удобно расположенные жилые районы. Я всегда мешал ему, когда он был занят своим масштабным проектированием. В комнате не было ни одного свободного квадратного фута, который не использовался бы для этого. Если бы Адольф не преследовал свою цель с такой беспощадной решимостью, я бы относился ко всем этим занятиям как к интересному, но бесполезному времяпрепровождению. В действительности я был так подавлен нашими собственными неважными жилищными условиями, что стал почти таким же фанатиком, как и мой друг, и это, без сомнения, та причина, по которой так много подробностей осталось в моей памяти.

Адольф думал обо всем по-своему. Я до сих пор помню, что он был озабочен такой проблемой: будут ли в этой новой Вене необходимы гостиницы или нет? Адольф был таким же ярым противником алкоголя, как и никотина. Если человек не курит и не пьет, зачем ему идти в гостиницу? Во всяком случае, для своей новой Вены он нашел решение, которое было таким же радикальным, как и смелым: новый популярный напиток. Однажды в Линце мне пришлось заново отделывать несколько комнат в офисном здании фирмы Франека, который производил заменитель кофе. Адольф приходил ко мне туда. Фирма обеспечивала рабочих отличным охлажденным напитком, который стоил всего один геллер за стакан. Адольфу настолько понравился этот напиток, что неоднократно упоминал его. Он сказал, что, если бы в каждом доме был бы этот дешевый и полезный для здоровья напиток или похожие на него безалкогольные напитки, можно было бы обойтись без гостиниц. Когда я возражал, что венцы, насколько я их знаю, вряд ли откажутся от вина, он резко отвечал: «Тебя не спросят!» Это было все равно что сказать: «И у венцев не спросят».

Адольф особенно критиковал те страны – и Австрия была одной из них, – которые установили у себя монополию на табак. Таким способом, доказывал он, государство разрушало здоровье своих собственных граждан. Поэтому все табачные фабрики должны быть закрыты, а импорт табака, сигар и сигарет запрещен. Но он не нашел заменителя табака в пару своему «народному напитку».

В общем, чем ближе Адольф в фантазиях подходил к реализации своих проектов, тем более утопическим становилось все это дело. Пока это был только вопрос основных принципов планирования, все было вполне разумно, но когда продумывал детали его осуществления, Адольф жонглировал идеями, которые казались мне совершенно заоблачными. Вынужденный платить свою долю в размере десяти заработанных тяжелым трудом моего отца крон за комнату, населенную клопами, я полностью сочувствовал той его идее, что в его новой Вене не должно быть домовладельцев и жильцов. Земля должна была находиться в собственности государства, и дома не должны были быть частной собственностью, а должны были управляться домовым кооперативом. Никто не должен был платить арендную плату, а вместо нее – взносы на строительство дома или что-то вроде жилищного налога. Пока я еще мог следовать за ходом его мысли, но когда я робко спросил его: «Да, но таким способом ты не можешь финансировать такой дорогостоящий строительный проект. Кто будет за него платить?» – я спровоцировал самые бурные возражения. Адольф яростно бросал мне реплики, из которых я мало что понимал. Кроме этого я едва могу вспомнить подробности этих объяснений, которые состояли почти полностью из абстрактных понятий. Но что осталось в моей памяти, так это определенные повторяющиеся выражения, которые тем большее впечатление производили на меня, чем меньше они на самом деле значили.

Главные проблемы всего проекта должны были решаться, как выразился Адольф, «в буре революции». Впервые в нашем жалком жилище была произнесена эта фраза. Не знаю, может, Адольф вычитал ее в своих многочисленных книгах. Во всяком случае, когда полет его идей прекращался, часто неожиданно возникали смелые слова «буря революции» и давали новый стимул его мыслям, хотя он никогда не останавливался, чтобы объяснить их. Как я понял, это могло означать или все, или ничего. Для Адольфа это было все, но для меня – ничего, пока он своим гипнотическим красноречием не убедил и меня в том, что над уставшей старой землей должна разразиться мощная революционная буря для того, чтобы осуществилось все, что уже давно было готово в его мыслях и планах, подобно тому как после теплого дождя в конце лета повсюду начинают расти грибы.

Еще одним постоянно повторяющимся выражением было «идеальное немецкое государство», которое вместе с концепцией «рейха» было доминирующим фактором в его мыслительном процессе. Это «идеальное государство» в своих основополагающих принципах было и национальным, и социальным; социальным прежде всего в отношении нищеты многочисленного рабочего класса. Все более и более вдумчиво Адольф работал над идеей государства, которое будет отдавать должное общественным требованиям нашего времени, но эта идея оставалась нечеткой и во многом определялась тем, что он читал. Так, он выбрал термин «идеальное государство» – вероятнее всего, он вычитал его в одной из своих многочисленных книг – и предоставил будущему развивать это понятие в подробностях, которые на тот момент были набросаны лишь в общих чертах, но, разумеется, с «рейхом» в качестве конечной цели.

Также в связи со своими смелыми строительными проектами Адольф впервые взял себе в лексикон выражение, которое уже стало знакомой формулой того времени: «социальная реформа». Это выражение тоже включало в себя многое из того, что еще крутилось в его мыслях в неоформленном состоянии. Но жадное изучение политической литературы и посещение парламента, куда он таскал меня, постепенно придали выражению «социальная реформа» конкретное значение.

Однажды, когда грянет буря революции и родится идеальное государство, давно запоздавшая социальная реформа станет реальностью. Это будет моментом, когда нужно будет снести многоквартирные дома, сдаваемые в аренду «профессиональными домовладельцами», и начать со строительства его образцовых домов на прекрасных лугах за Нусдорфом (часть Вены, винодельческая область, где находятся многочисленные ресторанчики хойригер. – Пер.).

Я так подробно остановился на этих планах моего друга, потому что считаю их типичными для развития его характера и идей во время его пребывания в Вене. Надо сказать, я с самого начала понял, что мой друг не останется равнодушным к нищете массы населения столицы, так как знал, что он ни на что не закрывает глаза и что не в его натуре оставлять без внимания важное явление. Я никогда бы не поверил, что эти впечатления, полученные в пригородах Вены, так сильно всколыхнут всю его личность, так как я всегда считал своего друга художником и понял бы, если бы он пришел в негодование при виде большого количества людей, которые, казалось, безнадежно погибают в своей нищете, и все же остался бы в стороне от всего этого, чтобы не оказаться втянутым в бездну безжалостной городской судьбы. Я сталкивался с его впечатлительностью, его эстетизмом, его постоянным страхом физического контакта с незнакомыми людьми – он очень редко жал кому-либо руку, и этих людей было совсем немного, – и я думал, что этого будет достаточно, чтобы он держался от людских масс подальше. Это было справедливо только в отношении личных контактов, но всем своим переполненным сердцем он был в рядах бедноты. Это было не сочувствие в обычном смысле, которое он испытывал к неимущим. Этого было бы недостаточно. Он не только страдал вместе с ними, он жил для них и посвятил все свои мысли спасению этих людей от страданий и бедности. Несомненно, это горячее желание тотальной реорганизации жизни было его личным откликом на свою собственную судьбу, которая шаг за шагом привела его к нищете. Только благодаря своей благородной и масштабной работе, которая была предназначена «для всех» и взывала «ко всем», он снова находил свое внутреннее равновесие. Недели тяжелых мыслей и жестокой подавленности были позади; он снова был полон надежд и смелости.