Андрей Танасейчук - О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера Страница 55

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Вторая жизнь О. Генри

Глава четвертая

Один из четырех миллионов: 1902–1904

Коламбус — Питсбург — Нью-Йорк

Двадцать четвертого июля 1901 года писатель вышел за ворота тюрьмы. «Заключенный № 30 664» перестал существовать. Теперь он вновь превратился в Уильяма Сидни Портера, полноправного гражданина США. Ему выдали вещи. Получил он и причитающиеся любому бывшему заключенному пять долларов — государственную субсидию, своего рода «подъемные». Их должно было хватить на еду и билет до места жительства. Но от денег он отказался: попросил, чтобы их передали товарищам Дженнингсу и Рейдлеру — пусть купят себе сигарет. Даже такой малостью он не хотел быть связанным с прошлым (ведь тюрьма уже стала «прошлым»), хотел избавиться от него уже в первый день своего нового «настоящего». Тем более что деньги у него были. Как раз перед самым выходом из тюрьмы Портер получил гонорар — 75 долларов за рассказ «Денежная лихорадка», опубликованный в журнале «Энслиз»[213]. Этих денег с лихвой хватило, чтобы выпить в ближайшем баре пива, купить подарок Маргарет и железнодорожный билет.

Его никто не встречал. Да он и не собирался задерживаться в Коламбусе и в тот же день выехал в Питсбург, к Маргарет.

Нам неизвестны подробности встречи писателя с дочерью. В то же время понятно, что она не могла быть простой. Девочке было почти двенадцать, она уже вошла в сложный — переходный возраст, а отец отсутствовал больше трех лет. Все эти годы ей говорили, что он работает — то коммивояжером, то рекламным агентом, то репортером в газете. Занятия менялись, а отец все никак не мог приехать — только присылал письма и подарки. Ребенок, конечно, чувствовал — что-то здесь не то. Но правды девочке никто не говорил. Не сумел найти нужных слов и вернувшийся отец. И это, естественно, не могло не осложнить их отношения. Судя по всему, той близости, что существовала между отцом и дочерью прежде, восстановить не удалось. Да разве могло быть иначе?

В Питсбурге мистер Роч служил управляющим отелем. Отель был небольшим и отнюдь не перворазрядным. Назывался он «Айрон Фронт Отель»[214]. В нем приготовили и комнату для писателя. Трудно сказать, почему Рочи не поселили его у себя. Один из биографов нашего героя выдвинул версию, что это было связано с сочинительством. «Без какого-либо промедления, — писал он, — Портер продолжил в Питсбурге свою литературную карьеру»[215]. Конечно, слово «карьера» звучит в этом контексте не совсем корректно. Но условия, в которых проживали Рочи, возможно, действительно могли стеснять, мешали трудиться полноценно. Тем более что он и прежде, когда еще была жива Атоль, предпочитал работать по ночам. В тюрьме эта особенность превратилась в привычку. После выхода на свободу он ей не изменил.

В отеле писатель прожил совсем недолго — едва ли дольше одного-двух месяцев — и съехал: перебрался в дешевую меблированную комнату, которую делил с молодым человеком по фамилии Джеймисон, кстати, коллегой по недавней профессии — тот работал фармацевтом в аптеке. Причина переезда была экономического свойства: писатель не хотел обременять родственников. Они сделали (и продолжали делать) для него так много! Собственных средств было недостаточно, самостоятельно оплачивать номер в отеле он не мог. Новое жилье было скверным — комната, «густо населенная насекомыми», как вспоминал У. Джеймисон, зато очень дешевая; кровать — пусть и огромная — была всего одна. В иные времена, с его-то щепетильностью и чистоплотностью, Портер, конечно, не стал бы жить в таком месте. Но после тюрьмы на многие вещи он стал смотреть по-другому.

У него, конечно, были возможности найти работу в Питсбурге, но он не воспользовался ими (это было сопряжено с риском разоблачения тюремного прошлого). Да и мешало это литературному труду. А он явно не отступал от намерения стать профессиональным писателем. Очевидно, что и решения превратиться в О. Генри он не менял.

Основания для этого были. Мы упоминали о письме-приглашении из Нью-Йорка. Долгим путем (через Новый Орлеан) дошли в Питсбург известия (и чеки!) и о других публикациях его рассказов (не зря он, не смущаясь отказами, настойчиво бомбардировал своими рукописями десятки американских газет и журналов!). В октябре он писал Дженнингсу, что литературой, считая с 1 августа, он зарабатывает в среднем по 150 долларов ежемесячно[216]. Едва ли это в полной мере соответствовало действительности. Видимо, не все месяцы бывали «удачными», иначе не объяснить сотрудничество с местной газетой «Диспатч». То была главным образом репортерская работа. Правда, публиковал он там и юмористические тексты: стихотворения и сценки. Рассказов «Диспатч» не печатала. Конечно, это был «шаг назад» и такая работа не удовлетворяла. Но она приносила небольшой доход, а деньги были необходимы.

За полвека с лишним до этого грязный промышленный Питсбург сильно разочаровал другого писателя — англичанина Томаса Майн Рида. Очевидное раздражение вызывал город и у О. Генри. Он с первого взгляда невзлюбил его и эту антипатию сохранил до конца дней. Буквально через месяц после приезда сюда, в своем первом письме Дженнингсу в Коламбус, он сообщал:

«Я заявляю, что Питсбург — самая гнусная дыра на всём земном шаре. Здешние обитатели — самые невежественные, невоспитанные, ничтожные, нудные, растленные, грязные, сквернословящие, непотребные, непристойные, нечестивые, испитые, жадные, злобные твари, каких только возможно себе вообразить. По сравнению с ними обитатели Коламбуса — настоящие рыцари без страха и упрека»[217]. В другом письме тому же адресату он сетовал: «Единственная разница между П. и О. П. («П» — Питсбург; «О. П.» — то есть Ohio Penitentiary — каторжная тюрьма штата Огайо. — А. Т.) заключается в том, что в первом разрешается разговаривать за обеденным столом»[218]. «Задерживаться здесь дольше, чем необходимо, я не собираюсь», — писал он. Но, видимо, было нечто, что тому препятствовало. Ведь покинуть столь ненавистный Питсбург он смог только в марте 1902 года — то есть лишь через восемь месяцев.

Что же ему мешало? А что мешает большинству людей поехать туда, куда они хотят? Конечно, нехватка денег. Недоставало их и нашему герою. Но как это сочетать с фактом, что пусть не очень много и нерегулярно, но он всё-таки зарабатывал? Да еще и брал взаймы.

Как вспоминал всё тот же сосед по комнате, по причине хронического безденежья Портер был вынужден частенько брать в долг — и у него, и у других людей: у тестя, приятелей, знакомых. Однажды он даже обратился к доктору Уилларду из тюрьмы в Огайо с просьбой взаимообразно выслать ему пять долларов[219]. Всё это свидетельствует не только (и, возможно, не столько) об отчаянном безденежье нашего героя, сколько о его непрактичности и финансовой безалаберности. Можно, конечно, говорить об уже тогда явно излишнем интересе к спиртному, о покере, в который любил сразиться Портер (и сражался — по нескольку раз в неделю). Но главное не в этом, а в абсолютной неприспособленности писателя. Вот чего он был начисто лишен, так это способности управлять собственными финансами. Но с другой стороны — а была ли у него вообще возможность научиться этому? Когда он работал в аптеке в Гринсборо, финансами распоряжалась бабушка, у Холлов он денег не имел и жил на всём готовом. Затем, в Остине, у Хэрроллов — в течение трех лет — не платил ни за стол, ни за квартиру, а все деньги тратил на одежду и развлечения. А потом женился, и бюджет семьи оказался в твердых руках Атоль. Стоит ли удивляться, что деньги у него никогда не задерживались: ни в «голодные» питсбургские годы, ни в «тучные» нью-йоркские — даже после того, как к нему пришла слава и гонорары потекли рекой. Они испарялись совершенно волшебным образом. Куда? Едва ли на этот вопрос Портер смог бы внятно ответить: исчезали, а куда — непонятно.