Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III Страница 55

более неловко с его стороны, Фридерик III мог принимать это за зависть. Боррикий решился молчать и ждать, что будет дальше.

Казна истощалась. Борри выманивал у короля громадные суммы на покупку материалов, выписывая их из чужих краев, по его словам, за дорогую цену. 1666 год приблизился к концу; но папа, вопреки пророчеству Борри, по-прежнему сидел на престоле и власть его не умалялась. Увертливый Борри по этому случаю сказал королю, что гибель папы отсрочена на год, ссылался при этом на комету, явившуюся в сентябре месяце того же 1666 года. В это время внимание короля было особенно привлечено спиритическими опытами Борри, трудившегося тогда над своим сочинением «Ключ к кабинету кавалера Борри» (La chiave del gabinetto di Cavaliere Borri). В свою очередь, Олай Боррикий, писавший тогда свое сочинение «О происхождении и успехах химии» (Qe ortu et progressu chimial), рассказывая в нем о древних и новейших адептах, ни слова не упомянул о кавалере Борри и о мнимых его чудесах. Ревнуя о славе своего короля, Боррикий совестился поставить его имя рядом с именем бесстыдного шарлатана. Это не повело ни к чему: Фридерик III не разлучался с Борри. Предметы на беседе были неистощимы: от алхимии и умозрительной астрологии переходили к кабалистике и магии, от магии к политике… Борри предсказывал великие перевороты в Европе в весьма неотдаленном будущем; Фридерику сулил увеличение владений и золотые горы, выманивая у него чуть не последние деньги.

Три года царил итальянец при датском дворе, и наконец владычество его прекратилось: 9 февраля 1670 года король Фридерик III скончался, не дождавшись обретения философского камня, но великодушно прощая Борри, который так долго и так бессовестно употреблял во зло его доверие. Итальянец понял, что при новом короле ему в Дании делать нечего, и удалился в Саксонию.

Фридерик III, отец многочисленного семейства, через замужество дочерей породнился с двумя могучими государями Европы и был дедом двух замечательных личностей. Старшая дочь Анна-София была выдана за Иоанна Георга, курфюрста Саксонского и была матерью Августа II; младшая — Ульрика Элеонора, супруга короля шведского Карла XI, родила героя Севера — Карла XII. Сын Фридерика III, Христиан V, наследовал после него датский престол.

Собрав в Дании немалые крохи, Борри, как мы уже говорили, уехал в Саксонию, где надеялся попасть в милость к курфюрсту, но там его приняли равнодушно, и он решился из христианских государств отправиться в Турцию, с целью вооружить султана против папы римского Климента X. При проезде через Венгрию Борри, по подозрению в соучастии в заговоре Надасти, Серини и Франгипани, был задержан и посажен в крепость. Эрцгерцог — наместник — немедленно уведомил императора Леолольда о поимке Борри. Курьер, как назло, прибыл в Вену в то самое время, когда император беседовал с папским нунцием.

— Борри!! — воскликнули оба, один с выражением жалости, другой с величайшим злорадством.

— Еретик и чернокнижник! — досказал нунций. — Сожженный заочно на костре инквизиции девять лет тому назад! Надеюсь, ваше величество, что он будет мне выдан для вторичного предания суду и для возведения на костер в подлиннике?

— Об этом надобно подумать, — отвечал Леопольд.

— Или ваше величество будет укрывателем?

— Ни укрывателем, ни предателем. Всего прежде необходимо привести Борри из Венгрии в Вену… Там увидим.

Арестанта привезли в столицу и, по желанию Леопольда, представили ему. После долгих прений с папским нунцием император австрийский согласился выдать римскому двору, но с непременным условием, чтобы жизнь его была пощажена. В этом Климент X дал Леопольду торжественное обещание. Борри ни жив ни мертв был привезен в Рим, где в 1672 году после всенародного покаяния был заточен в темницы без надежды на прощение. Через несколько лет, благодаря ходатайству герцога д'Этре, участь Борри была смягчена: его переместили в крепость св. Ангела, где разрешили даже заниматься алхимическими опытами. Христина шведская, в бытность свою в Риме, часто беседовала с престарелым Борри об алхимии и разных тайных знаниях. Он умер в августе 1695 года на восьмидесятом году от рождения, но полупомешанный, одинокий, всеми забытый. При великом уме, необъятной дерзости и геройской предприимчивости, умея властвовать над страстями толпы, Борри не имел способности доводить предприятия свои до конца и, скоро охладевая к одному проекту, хватался за другой. Обладая большим постоянством характера, он мог бы, в Италии, быть повторением Иоанна Лейденского; мог бы произвести революцию, но ограничился ничтожными смутами. Заняв при Фридерике III место любимца, обладая неограниченным доверием короля, Борри не сумел сделать его орудием своих политических замыслов и довольствовался позорной ролью обиралы и мошенника. При жизни слыл колдуном, чародеем, а оставил по себе память фокусника.

Олай Боррикий, его соперник и завистник, гораздо лучше умел обделать свои дела и нажить огромное состояние теми же путями, как и Борри. Итальянец обирал одного короля, а Боррикий многих вельмож, выдавая сам себя за обладателя философского камня. Дельное и благородное употребление из своих неправо нажитых богатств Боррикий сделал на смертном одре — завещал значительный капитал, драгоценную библиотеку и лабораторию бедным студентам Копенгагена.

ХРИСТИАН V

ПЕТР ШУМАХЕР, ГРАФ ГРЕЙФЕНФЕЛЬД

(1670–1699)

Первая добродетель чистого немца и матерь всех немецких добродетелей — уживчивость, иначе сказать — космополитизм; умение применять к делу премудрое изречение какого-то древнего переметчика: «где хорошо живется, там и родина» (ubi bene, ibi patria). Переселите итальянца к нам, на Север, или нашего русака на крайний юг — тот и другой зачахнут от тоски по родине… Не таков немец! Ему везде хорошо и привольно; ему одинаково легко дышится и под тропиками, и на, ледяных островах Северного океана; он уживется и и с лапландцем, и с патагонцем… Мало сказать уживется: он сообразно климату и наружность переменит, т. е., попав в Лапландию, побелеет, а в Патагонию — почернеет. В случае надобности он усвоит нравы и обычаи приютившей его страны, изменится нравственно и физически; не изменит только своему родному языку (Muttersprache) и, проживя сорок лет в чужой стране, будет коверкать ее язык на свой лад, точно так же, как он его коверкал в первый день своего прибытия на чужую сторону. Главная причина этого космополитизма немцев заключается в политической организации их фатерланда, раздробленного на несколько десятков герцогств, курфюршеств, ландграфств, княжеств и т. п. Двух, трех часов времени сыну Германии достаточно, чтобы пройти ее два, три государства. То, что у нас в России называется переходом из одного уезда в другой, в Германии величают переселением из владений одного герцога во владения другого. Подданный Фердинанда LXXXIV, сделав несколько лишних шагов, может очутиться во владениях Генриха XCVI, сделав еще несколько сажен — в областях, подвластных Леопольду XXII. Говорят, будто любовь к родной земле врождена человеку; но оно не совсем так. Человек может действительно привязаться к родной земле, если она ему родная и кормилица, а не злая мачеха, за кровавые труды еле-еле вознаграждающая его куском чёрствого хлеба либо гнилым картофелем. Может быть, немец и был бы привязан к своей родной земле, если бы она к нему была поласковее, пощедрее. Родина (положим) — мать, но и голод не тетка и не свой брат. С голоду человек вообще (а сын Тевтонии в особенности) способен обречься на добровольное изгнание не только куда-нибудь на берега Днестра или Ингула, но и на берега Лены либо Енисея. Плохой сын отечества, немец — прекрасный пасынок чужой земли, превосходный колонизатор; из голой степи он в несколько лет создаст цветущую плантацию, вырастит леса, фруктовые сады и какие вам угодно нивы и пашни. Вследствие этого умения обрабатывать чужую землю немец и на обитателей ее, на ее природных хозяев, глядит как на людей головой ниже себя и считает их чем-то себе обязанными; он третирует их свысока, едва удостаивает ответом, любит учить и наставлять там, где его никто не спрашивает, и не прочь, при случае, ругнуть свое второе отечество и соотичей. Настоящую родину он любит платонически; чужую землю, его усыновившую, — материально и, в конце концов, пребывает немцем до последнего своего издыхания. Со своей точки зрения, немец прав.