Борис Тененбаум - Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»? Страница 56

Cельская жизнь была ему невыносимо скучна. Он писал Веттори, что занялся ловлей дроздов на клей – был такой сезонный промысел во Флоренции. Он задумал начать поставки дров: в его очень малых владениях был и кусок рощи, и Никколо задумал как-то использовать его коммерчески. Ничего не вышло – лесорубы требовали за свою работу слишком много, клиенты либо не платили, либо жульничали – один, например, за ночь переложил всю поставленную ему поленницу заново, уложив ее вдвое плотней. Он трудился со всей своей семьей целую ночь – а наутро предьявил Никколо счет за неустойку, потому что по контракту дрова поставлялись по объему, и вышли в итоге у Макиавелли сплошные убытки.

И тогда он решил попробовать заняться литературой.

III

Собственно, что значит – попробовал? Он считал себя литератором и даже поэтом – помните строчку из его «тюремного сонета» номер один – «поэтов ныне чтут на новый лад»? При разборе стихов мы оставили ее без внимания, у нас были предметы поважнее – напрмер, несчастные, которые «вопиют под потолком», или тихо шелестящие слова священника: «я пришел молиться вместе с вами», которые звучали в ушах Никколо погромче, чем вопли пытаемых...

Но сейчас мы можем припомнить и эту строчку, где говорится о том, что негоже так терзать литераторов – и строчка эта, оказывается, не единична. Вот текст второго «тюремного сонета», тоже обращенного к Джулиано Медичи. Kак и первый, он написан с нарушением принятого 14-строчного канона:

Быть может, Музы к вам найдут подход,Божественным умилостивив пеньем,И вашим заручась расположньем,расплавят в сердце Джулиано лед.Но что я слышу? «Кто меня зовет?» —одна из Муз спросила с вомущеньем.И я ответил ей с большим почтеньем,однако мне она заткнула рот.«Как смел ты именем чужим назваться?Ты связан по рукам и по ногам,И ты наверняка зовешься Даццо».Я возразить хотел таким словам,Но мне она велела убираться,безумцем обозвав, ко всем чертям.И я взываю к вам:удостоверьте, что и в самом делемне имя – Никколо Макиавелли.(Перевод Е. Солонович)

Oбстоятельства, при которых «сонет» был написан, мы знаем. Cтихи эти – попросту просьба о помиловании, хоть и написаны как бы в ироническом, пародийном стиле. Хотя уж что такого смешного в пребывании в пыточной камере – непонятно. Разве что попытка сохранить себя, посмеявшись над бедой? Но оставим это все в стороне – и обратимся к некоему Дацци, за которого Музы якобы принимают Никколо Макиавелли, когда отказывают ему в заступничестве.

В примечаниях к книге «Макиавелли. Избранные сочинения», откуда мы взяли русский перевод второго «тюремного сонета», о Дацци нет ни слова – но мы находим его в книге Маурицио Вироли. Оказывается, был в то время во Флоренции такой поэт, Андреа Дацци, и служил он предметом насмешек – из-за несоответствия своих огромных амбиций и своего крайне скромного дара...

Так что литература Макиавелли занимала – он не только много читал, но и писал. Cкажем, он писал сонеты своим подругам, о чем мы подробней поговорим позднее.

Но все-таки главным образом читал. Как он сообщает в письме Веттори – после целого дня, ушедшего на мелкие хозяйственные заботы, он вовращается домой, меняет свою скромную обычную одежду на ту, что «пригодна для придворного». Макиавелли, известный щеголь, надевал ee в былые времена для должного представительства, когда oн представлял Республику при иностранных дворах. Вот облаченный таким образом он и погружается в чтение. Как правило, читал он римских историков – Тита Ливия например. И в итоге это чтение да и переписка с Франческо Веттори навели его на мысль – написать некое сочинение, с помощью которого он все же смог бы обратить на себя внимание рода Медичи.

Так родился на свет его «Государь».

IV

В биографии Макиавелли [4], изданной на английском языке совсем недавно, в 2011 году, есть интересное рассуждение: когда Цицерон оказался в силу обстоятельств выброшен на обочину политической жизни Рима, он нашел утешение в уединенной жизни вне города, в своем поместье – и обратился к философии. В итоге это изгнание оказалось для него скрытым благословением – он нашел покой, отвернувшись от мирской суеты и обратившись к вечным истинам. У Макиавелли никакого утешения не вышло – наоборот, его снедала жажда деятельности. Он пишет Веттори – «если его святейшество даст мне место, я не только помогу ему и себе, но и сделаю много добра моим друзьям». Для него «деятельность» и «польза» идут где-то очень близко друг к другу, в то время как для Цицерона досуг – необходимость для культивирования высокого духа, и это освящено долгой традицией: деятельность на благо государства есть тяжкое бремя, возлагаемое на себя только из чувства долга.

Если коротко, то с точки зрения автора книги, Цицерон – это джентльмен. B английском смысле этого слова. Трудно даже себе представить, как отреагировал бы великий римский оратор и государственный деятель на предположение, что через добрых 20 веков после его смерти потомок раскрашенных в синие цвета дикарей-бриттов воздаст ему хвалу за «культивированиe высокого духа и деятельность на благо государства только и исключительно из чувства долга».

Надо полагать, что Марк Туллий Цицерон сильно бы удивился...

Ho Макиавелли был совершенно другой человек, и никаким джентльменством от него и не пахло. Ну, разве что он был очень щепетилен с доверенными ему государственными деньгами – но, пожалуй, это и все...

Макиавелли – профессиональный государственный служащий. Центральное слово тут – «профессиональный». Он мог бы быть, например, нотариусом, как его отец. Он смотрит в детали, его интересует практика. Так сказать, «как это делается?».

И он не относится к правящей элите, он часть того «среднего слоя», который стоит между богатыми и могущественными, которых очень немного, и бедными и неграмотными, которых очень много.

Заработок для него много значит – поместье у него поменьше, чем было у Цицерона, и статус «сельского джентльмена на покое», которым через четыре века после описываемых событий будет пользоваться Черчилль, Макиавелли не по карману.

И в книжке, которую он написал, он предлагает не общие рассуждения, а собственный опыт эксперта. Жанром своей книги он выбрал «поучение» – тоже нечто, освященное долгой традицией. Тут можно сослаться на аналогичное сочинение, которое появится на свет на пару лет позднее «Государя» – «Воспитание христианского государя», написанное в 1516 году Эразмом Роттердамским. Ну, Эразм был не чета Макиавелли – он был гуманист и ученый, его знала вся Европа, его принимали при королевских дворах, и не как служащего, а как гостя.