Михаил Армалинский - Максимализмы (сборник) Страница 57

А почему не thirteen, forteen или fifteen (13–15-летнюю)? Ну с seventeen понятно, почему не упоминают – потому что в слове лишний слог и ритм ломается. Но ведь почему-то также не используют eighteen – возраст совершеннолетия. Неужто по его достижении вся сладость пропадает? Или в нынешнее время к восемнадцати она уже вся ёбаная-переёбанная, а хочется быть первым учителем?

Но неужели сладость появляется только в шестнадцать? А что, в четырнадцать – сплошная горечь?

Наверно, выбрали шестнадцать, потому как безопасно – возраст сексуального согласия, с одной стороны, а с другой – всё-таки ещё несовершеннолетняя, что подчёркивает природную закономерность и человеческую противозаконность потребления юных тел, у которых уже задействована менструация и которые сочатся не только кровью, но и соками, требующими регулярного вторжения в сладкие отверстия, вполне созревшие, готовые для наслаждения, но которые из последних сил мораль перегораживает убийственными законами.

Тем не менее в песнях все вожделенно поют о совокуплении с несовершеннолетними: «Хотя бы дайте шестнадцатилетнюю», – воют они. Одна из лучших недавних песен английской группы The Heavy так и называется – Sixteen. Слова там тоже показательные.

Пора в США ввести закон, карающий за совращение малолетних даже в песнях. А то что же такое? За рисунки детский порнографии сажают, а распевать песни на всех углах про еблю шестнадцатилетних – пожалуйста? Куда смотрят родители, церкви, и прочие садисты? Срочно зашивать все дырки шестнадцатилетним!

В переполненном кинотеатре идёт фильм про молодую жизнь. На экране хорошенькая девушка собирается на вечеринку, смотрится в зеркало и спрашивает подружку:

– Am I fiickable?

Весь зал в один голос грохочет:

– Yes!!![37]

Девушку стаскивают с экрана и начинают беспорядочно ебать в проходе.

Самый невежественный сексуально-отчаянный вопрос вырывается как у мужчин, так и у женщин, когда они подозревают или узнают об измене партнёра: «Что же у неё (соперницы) есть такое, чего нет у меня?» – недоумевает любовница или жена.

И ревнивица начинает перебирать, глядя на себя в зеркало: пизда есть? – есть! зад есть – есть, и даю в него! – грудь есть? – есть и большая и высокая. Лицо – красивое, и в рот беру. Чего же ему ещё надо?

И задав этот вопрос, женщина теряется в невозможности найти ответ самой и требуют ответа у изменщика: «Чего тебе ещё надо?!»

Изменщик, как правило, ответа дать не может, поскольку над этим просто не задумывался – увидел дающую бабу – и взял, а ту, что не давала – соблазнил и тоже вязл. Чего думать-то?

А если всё-таки думал и понял, то вряд ли скажет правду, потому как правда эта лишит его бабу всякой надежды, а без надежды женщина не может длить отношения. Ей нужна либо надежда на оргазм, либо надежда на деньги или, в крайнем случае – надежда на замужество. Либо на всё вместе взятое.

А сказать-то невежественной ревнивице можно лишь одно:

– Да, ты красивая, страстная, очаровательная, но одного необходимого качества ты уже лишена навсегда.

– Какого?! – воскликнет уязвлённая любовница!

И мужчина ответит:

– Новизны.

Редко какая женщина вынесет эту правду, которая ставит её в абсолютно безнадёжное положение – ведь любая незнакомка побивает её козырем своей новизны.

Тут для умной женщины остаётся только один выход – ухмыльнуться и молча устремиться за новизной мужчин.

Однако большинство женщин (и мужчин) будут держаться за своё невежество и устроят скандал, разлуку, развод или чего ещё из ревнивого вплоть до убийства. Ведь мир так называемой любви держится на трёх китах-селёдках: невежестве, ревности и глупости.

Striptease в переводе: «дразнить, обнажаясь». И вот тебе без всякого утаивания объявляют: женщины будут тебя дразнить, но только дразнить, а о ебле с ними и не мечтай.

Казалось бы, надо не то чтобы обидеться, но плюнуть на издевательское раздевание и купить бабу для ебли уже раздетую. Так нет, огромное количество мудоёбов платит деньги за то, чтобы их дразнили. Оправдать это можно, разумеется, иначе: смотреть стоит значительно дешевле, чем трогать, а потому, лучше уж смотреть, чем вообще ничего не испытывать. Однако среди любителей стриптиза немало богатых мудоёбов, которые тратят время и деньги на эти игры. На то, что мне феноменологически чуждо. Им нравится, когда их дразнят.

Я смотрел стриптиз лишь один раз, когда только приехал в Америку, из любопытства узнать, что же это такое, о чём в СССР говорили шёпотом и с вожделением. И после этого одного раза я обхожу эти заведения так же, как и казино, где всё построено на том, чтобы тебя обмануть, привлекая фальшивой надеждой.

Вообще-то говоря, стриптизные игры ведутся испокон веков и вне стриптизных забегаловок, где лишь доводят стриптиз до своего предела – полного раздевания с раздвиганием ног. А «недоделанный» стриптиз окружает нас повсюду – посмотрите на летних баб на улице: голые руки-ноги, сиськи без лифчиков вываливаются из прозрачных маечек, шортики, из-под которых лезут ягодицы. А про пляж и говорить нечего – символические полосочки ткани, закрывающие соски, дырку в заду и полуоткрытые большие губы. То есть дразниловка идёт круглые сутки, и если не живьём из-за зимы, то по телевизору, в печати, по интернету. Сексуальные игры то бишь.

Вот именно, игры, а игра – это процесс достижения цели с помощью соблюдения правил, законов, которые преграждают прямой путь к цели.

Следование правилам обеспечивает участникам безопасность, и за послушное поведение ты получаешь мелкую награду, но зато без применения силы, без страха смерти.

Однако именно правила и сам формат игры для меня чрезвычайно ненавистны. В моём определении «свобода» – это обладание целью, пренебрегая установленными правилами её достижения. Если игра – это петляющая, часто бесконечная линия между тобой и твоей целью, то свобода – это короткая прямая, соединяющая с желанными отверстиями. И эта кратчайшая прямая есть либо мгновенно вспыхнувшая обоюдная похоть, либо покупка проститутки, либо «идеальное изнасилование».

Краткость – не только сестра таланта, но и мать преступления.

Что может быть лучше девичьего сексуального образования приёмным отцом – генетическое табу не нарушается, но зато близкий человек, которому ты доверяешь и которого ты любишь, ласково и умело учит тебя наслаждению. К сожалению, как правило, в тайне от её матери. Впрочем, мудрые мамы присоединяются к процессу обучения дочери, и все остаются чрезвычайно счастливы. Более того, если мать больше не может или не хочет иметь детей, то подросшая в наслаждении дочь может ей помочь и родить для семьи желанного ребёночка. Но такая идилия не допускается практичным государством, а из-за этого приходилось отдуваться мне. Причём в области, в которой у меня совершенно нет таланта – актёрском мастерстве.