Кондратий Биркин - Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I Страница 57

Здесь на минуту остановимся, чтобы сказать несколько слов о первой любви короля Карла IX, из жестокосердого ребенка ставшего теперь девятнадцатилетним юношей-извергом, совершеннолетним и для злодейств и для грубых наслаждений, о которых смутное понятие было ему внушено еще в лета безгрешного младенчества. За развитием его страстей, за первым ударом его сердца, забившегося любовью, следила королева-родительница, следили и ее прелестные фрейлины. Первая, верная своей системе развращать с политической целью, рекомендовала сыну заблаговременно некоторых из своих девиц, в надежде приобрести верную шпионку в фаворитке королевской. К совершенной досаде заботливой матери Карл, не обратив внимания на ее доморощенных, казенных красавиц, выбрал себе фаворитку из народной среды, обратив свой первый страстный взгляд на дочь орлеанского аптекаря Марию Туше, фламандку по происхождению, полную двадцатилетнюю блондинку. Утром он ее увидел, а вечером Латур, гардеробмейстер короля, привел красавицу в его комнату. Менее всего склонный к идеальной любви, чуждый всякого чувства изящества, не имевший ни малейшего понятия о стыдливости женской, так как он вырос в кругу бесстыдниц — Карл IX был слишком нетерпеливым циником, чтобы тратить время на переговоры и сентиментальные объяснения. До своего сближения с Карлом IX Мария Туше была неравнодушна к Монлюку, брату епископа Валенсского, и, сделавшись фавориткой, продолжала вести с ним переписку. Узнав об этом, король /как повествует Соваль/, желая убедиться в истине, употребил хитрость. Он созвал к себе на ужин придворных дам и девиц, в том числе Марию Туше, и в то же время приказал шайке цыган, призванной для увеселения компании, тихонько отрезать от поясов присутствовавших дам их кошельки. Цыгане удачно исполнили это поручение, и Карл, обыскав кошелек своей фаворитки, нашел в нем письма Монлюка. Уличив Марию и прочитав ей дружеское наставление, король внушил ей быть ему верной и впредь не шалить. Сдержала ли Мария Туше данное ему слово или продолжала вести переписку с должной осторожностью, неизвестно, но как бы то ни было более не попадалась с поличным. Король мало-помалу привязался к ней, особенно после рождения ею сына и, по-своему, любил ее горячо до самой смерти. К чести Марии Туше прибавим, что она не употребляла во зло своего влияния на Карла IX, не выводила в люди своих ближних и дальних родственников, даже сама не домогалась ни титулов, ни щедрых даяний. Когда шли переговоры о браке Карла IX с австрийской принцессой Елизаветой и портрет последней был прислан к жениху, Мария Туше, взглянув на изображение будущей королевы, потом в зеркало, сказала с усмешкой: «Ну, эта немка мне не опасна!» Действительно, бедная Елизавета, кроткая, добрая, но некрасивая, в течение четырех лет замужества не умела ни привязать к себе своего супруга, ни охладить его к Марии Туше. Какой-то придворный грамотей, желая польстить фаворитке, составил из ее имени MARIE TOUCHET любезную анаграмму JE CHARME TOUT /я все очаровываю/, что отчасти было даже справедливо, так как никто из придворных не мог пожаловаться на обходительность фаворитки. Выбор короля был счастливой случайностью или делом весьма умного расчета. Что было бы с королевством в это несчастное время, если бы фавориткой короля была какая-нибудь госпожа вроде герцогини д'Этамп или одна из казенных красавиц, рекомендованных ему его услужливой маменькой?

С самого начала 1570 года Катерина Медичи была занята множеством государственных дел, одно другого важнее. Возникли какие-то интимные сношения с польским дворянством, и в то же время кардинал Шатийон (брат Колиньи) вел переговоры об избрании герцогу Анжуйскому в супруги королевы английской; с римским и испанским дворами шла деятельная секретная переписка… вероятно о подавлении восстания в Нидерландах. На донесения правителей французских областей о частых столкновениях между гугенотами и католиками королева не отвечала никакими особенно строгими инструкциями; напротив, всего чаще оправдывала гугенотов, подтверждая права, данные им недавними эдиктами умиротворения. Парижский кабинет, очевидно, желал сохранить самое доброе согласие с адмиралом Колиньи и Иоанной д'Альбре, единственными защитниками кальвинистов. При всем том, смутное предчувствие чего-то страшного тревожило сердца людей осторожных, не доверявших этому затишью и принимавших его за предтечу бури. Суеверов беспокоили «небесные знамения», то есть явления кометы, метеоров; частые северные сияния и необыкновенные ураганы, о которых в летописях того времени сохранилось множество чудесных, фантастических россказней. Астрологи предрекали в близком будущем новые распри и кровопролитнейшие побоища; в Книге центурий покойного Нострадамуса отыскали несколько четверостиший весьма зловещего содержания.[28] Вся Франция была в напряженном состоянии томительного, лихорадочного ожидания горя или радости… «Радости», — поспешила ответить Катерина Медичи, возвестив своим верным подданным о предстоящем бракосочетании короля Карла IX с Елизаветой Австрийской. Желая сделать соучастниками семейной своей радости и католиков, и гугенотов, королева радушно пригласила на брачное торжество тех и других. Было много званных, но мало избранных. На свадьбе Карла IX приверженцы Колиньи и Иоанны д'Альбре блистали своим отсутствием; довольствуясь миром, гугеноты очевидно избегали тесного сближения с католиками, не обращая внимания на любезности и заигрывания Катерины Медичи. Старик Колиньи беспрестанно напоминал окружавшим, что королевский двор, со всеми своими обольщениями в мирное время, едва ли не опаснее ратного поля во время усобиц и в подтверждение истины своих слов указывал на недавние примеры покойных Антония Бурбона и Людовика Конде. Иоанна д'Альбре, женщина честная, еще красавица, несмотря на годы, но строгих правил, инстинктивно ненавидела двор, при котором, как она писала к своему сыну, «женщины сами вешаются на шею мужчинам».[29]

В начале 1571 года Катерина Медичи радушнейшим образом опять приглашала к себе адмирала и королеву Наваррскую, обещая первому доверить предводительство на войсками, которые намеревалась тогда послать на помощь Фландрии; но Колиньи и Иоанна д'Альбре опять уклонились от приглашения королевы-родительницы. Видя, что это не берет, она отправила к Иоанне д'Альбре в качестве чрезвычайного посланника маршала Бирона, с предложением руки принцессы Маргариты сыну Иоанны д'Альбре, Генриху. Брак этот, по мнению Катерины Медичи, был единственным средством для окончательного примирения всех партий, религиозных и политических; в дозволении папы Пия V не могло быть ни малейшего сомнения, так как его святейшество, по словам маршала Бирона, душевно желал примирения партий, волновавших Францию. Это сватовство, льстившее самолюбию вдовы Антония Бурбона, соответствовавшее ее задушевному желанию видеть, со временем, своего сына на французском престоле, поколебало ее недавнюю решимость отнюдь не сближаться с семейством Валуа. В то же время Колиньи, уступая просьбам своих друзей, принца Нассауского и маршала Коссе, согласился ехать в Блуа, где тогда находились Карл IX и Катерина Медичи со всем двором. На это последнее обстоятельство указывал маршал Бирон, как на явное доказательство искренности и любви королевы-родительницы. «Она сама и державный ее сын, — говорил маршал Иоанне д'Альбре — не колеблясь, делают первый шаг к родственному свиданию с вами. Зачем же вы будете оскорблять их ничем не извинительным недоверием?» Вдовствующая королева Наваррская более не колебалась, изъявила маршалу свое согласие на предполагаемый брак, вместе с тем обещая приехать ко двору в непродолжительном времени. Прием, оказанный Карлом IX адмиралу Колиньи, превзошел все его ожидания. «Это счастливейший день в моей жизни! — восклицал король, бросаясь к адмиралу на шею. — Я вижу моего милейшего папашу. Наконец-то вы в наших руках, наконец-то вы наш и теперь, как хотите, а уж мы вас не выпустим!» Затем Карл IX объявил дорогому гостю, что поздравляет его с назначением членом государственного совета, жалует 50 000 экю на покрытие путевых издержек, уступает ему движимое имущество недавно умершего в Англии кардинала Шатийона[30] и весь годовой доход с недвижимого. Не менее щедрыми милостями были осыпаны прибывшие с адмиралом дворяне-гугеноты и молодой зять его Телиньи. В знак особенного почета и для удостоверения его личной безопасности адмиралу было разрешено иметь при себе отряд телохранителей из полусотни алебардистов; но это еще не все: единственно в угоду своему папаше 14 октября 1571 года Карл IX именным указом подтвердил гугенотам своего королевства все прежние права, с присоединением многих новых льгот и привилегий. Остальные сыновья Катерины Медичи, ее дочь и она сама ласкали Колиньи, угождали ему и ухаживали за стариком так, как ухаживают за богатым дедом недостаточные внуки, то есть с нежностью, доходящей до приторности; с угодливостью, впадающей в докучливость. Тронутый Колиньи, приняв все эти ласки за чистую монету, доверился злодеям с простодушием ребенка. Это было торжество флорентийской политики Катерины Медичи, наконец-то уловившей старого льва в свои сети, сплетенные, на этот раз, из шелка и золота. Обольстив лицемерием своим старика-адмирала, Карл IX приготовился к свиданию с Иоанной д'Альбре. Он сам с Катериной Медичи и блестящей свитой выехал к ней навстречу в Бургейль; со слезами радости целовал ей руки, называя возлюбленной тетушкой, обожаемой красавицей… а вечером того же дня спрашивал у своей родительницы: