Жорж Сименон - Пассажир «Полярной лилии» (cборник) Страница 57

— Я сейчас получил подтверждение, что «Сен-Мишель» прибывает завтра, — сказал капитан, подходя к Мегрэ. — Он три дня простоял в Фекане на ремонте бушприта…

— Скажите, он перевозит иногда сушеную тресковую икру?

— Тресковую икру? Нет. Ее привозят из Норвегии на скандинавских шхунах или пароходиках. Они не заходят в Кан, а идут прямо к портам, где ловят сардины, — в Конкарно, Сабль-д'Олонн, Сен-Жан-де-Люз…

— А моржовое масло?

На этот раз капитан вытаращил глаза!

— Это зачем?

— Не знаю…

— Нет! Суда каботажного плавания перевозят почти всегда одно и то же: овощи, особенно лук, в Англию, уголь — в бретонские порты, камень, цемент, шифер… Я справлялся у шлюзовщиков по поводу последнего захода «Сен-Мишеля». Шестнадцатого сентября он пришел из Кана как раз к концу прилива. Портовики собирались заканчивать работу. Жорис сказал, что в Фарватере было уже мало воды для выхода в море, особенно в тумане. А капитан судна настоял на том, чтобы все-таки пройти шлюз и отплыть на следующее утро прямо на рассвете. Они провели ночь вот тут, пришвартовались к сваям в передней части порта. Во время отлива судно едва не село на мель и могло отплыть только около девяти утра.

— Брат Жюли был на борту?

— Конечно! Их всего трое: капитан, он же хозяин судна, и два матроса. Большой Луи…

— Это каторжник?

— Да. Он ростом повыше вас и придушит любого одной рукой…

— Опасный тип?

— Если вы спросите об этом мэра или другого местного буржуа, они вам ответят: да. Ну, а я не знал его до того, как он попал на каторгу. Не часто он тут и бывает. В Вистреаме он никогда не делал глупостей — вот и все, что я могу сказать. Пьет, конечно… Или, пожалуй… Трудно сказать… Всегда под градусом; появится — исчезнет… Прихрамывает, голова и плечи наискось, что ли, — вот и выглядит подозрительно… Только капитан «Сен-Мишеля» им вполне доволен…

— И он был вчера здесь до возвращения сестры, Делькур отвернулся, не решаясь отрицать. И Мегрэ понял, что ему никогда всего не скажут, что эти моряки связаны чем-то вроде круговой поруки.

— Не он один.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего… Говорят, видели какого-то неизвестного. Впрочем, кто его знает…

— Кто его видел?

— Не знаю… Болтают себе… Выпьем что-нибудь?

Второй раз Мегрэ вошел в бистро, пожимая протянутые руки.

— Скажите на милость! Быстро они управились, эти господа из прокуратуры…

— Что будете пить?

— Пиво.

Солнце ни разу не спряталось за весь день. Но к вечеру полоски тумана протянулись между деревьями, и казалось, что вода в канале задымилась.

— Снова на всю ночь в эту вату! — вздохнул капитан.

В тот же миг послышался вой сирены.

— Это сигнальный буй, там, при входе в фарватер.

— Капитан Жорис часто ходил в Норвегию? — спросил вдруг Мегрэ.

— Да, когда работал в Англо-Нормандской компании. Особенно сразу после воины — здесь не хватало леса. Лес — плохой груз, с ним невозможно маневрировать.

— Вы служили в одной и той же компании?

— Недолго. Я больше служил в бордоской компании «Вормс». Ходил, как говорят у нас, на «трамвае», то есть всегда по одному маршруту: Бордо-Нант, Нант — Бордо… И так — в течение восемнадцати лет!

— Откуда родом Жюли?

— Дочь рыбака из Пор-ан-Бессен. Впрочем, какой там рыбак! Ее отец был непутевый, умер во время войны. Мать и сегодня, должно быть, торгует рыбой на улице и пьет красное в бистро.

И снова, думая о Жюли, Мэгрэ чуть заметно улыбнулся. Он вспомнил, как в его кабинет в Париже с решительным видом вошла девушка, одетая в приличный синий костюмчик. И как сегодня утром она, как школьница, пыталась вырвать у него записку брата.

Дом Жориса исчез в тумане. Света не было ни во втором этаже, откуда увезли покойника, ни в столовой. Свет горел только в коридоре и, кажется, на кухне, где соседки сидели с Жюли.

Помощники шлюзовщиков вошли, в свою очередь, в бистро, но, не желая мешать, сели за столик вглубине и начали партию в домино. Зажегся маяк.

— Повторите! — сказал капитан, указывая на рюмки. — Теперь я угощаю!

Тихим и неожиданно мягким голосом Мегрэ спросил:

— Если бы Жорис был жив, где бы он находился сейчас? Тут?

— Нет! Сидел бы у себя дома, в домашних тапках!

— В столовой? В спальне?

— На кухне… читал бы газету, а потом книгу по садоводству. Он пристрастился к цветам. Глядите! Поздняя осень, а у него в саду полно цветов.

Рабочие посмеивались, хотя им было немного неловко от того, что они не занимаются выращиванием цветов, а предпочитают сидеть в бистро.

— Он не ходил на охоту?

— Редко… Разве если пригласят…

— Мэр пригласит?

— Случалось и так… Когда были утки, они вместе охотились из шалаша.

Бистро так слабо освещалось, что сквозь табачный дым почти не было видно игроков в домино. Воздух от большой печки становился еще тяжелее. На улице почти темно, но из-за тумана темнота эта казалась мутной и нездоровой. По-прежнему выла сирена. Трубка Мегрэ потрескивала.

Откинувшись на стуле, с полузакрытыми глазами, он пытался собрать воедино разрозненные детали дела, которые образовывали пока бесформенную массу.

— Жорис исчез на полтора месяца, потом вернулся с раскроенным и залатанным черепом! — сказал он, не замечая, что думает вслух. — В день возвращения его ждал яд. И только на следующий день Жюли нашла записку от брата.

Мегрэ тяжело вздохнул и пробормотал, как бы подводя итог:

— В общем, его пытались убить! Потом вылечили! А потом все-таки убили! Если только…

События никак не вязались одно с другим. И Мегрэ пришла в голову странная мысль, настолько странная, что пугала.

«Если только в первый раз его пытались не убить, а просто лишить рассудка…»

Разве парижские медики не утверждали, что операция была сделана превосходным хирургом? Но неужели для того, чтобы лишить человека рассудка, нужно раскроить ему череп? И потом, как доказать, что Жорис действительно невменяем?

На Мегрэ смотрели в почтительном молчании. Только таможенник показал официантке на рюмки:

— То же самое!

Все сидели, удобно устроившись на стульях, разомлевшие от тепла и погруженные в не совсем ясные думы, которые под воздействием спиртного становились еще более смутными.

Слышно было, как проехали три машины: представители прокуратуры возвращались в Кан после приема у госпожи Гранмэзон.

Тело капитана Жориса находилось уже в морге Института судебно-медицинской экспертизы.

Никто не разговаривал. В углу, где сидели шлюзовщики, костяшки домино стучали по обшарпанному столу. И чувствовалось, что мало-помалу вопросы эти овладели портовиками, стали почти осязаемыми, просто висели в воздухе, давили на каждого из присутствующих. Лица нахмурились. Самый молодой из таможенников, разволновавшись, поднялся, пробормотал: