Сергей Крамаренко - Против «мессеров» и «сейбров» Страница 58

В следующий выходной я снова поехал в Москву и, специально подъехав к их дому, остановился у подъезда. Здесь мне повезло: Юлия возвращалась из института, и я, увидев ее издали, вышел из машины и поздоровался. Признавшись, что приехал специально, чтобы увидеть ее, я спросил, не желает ли она сходить в Большой театр на оперу «Чио-Чио-Сан». Перед этим я узнал, что вечером в Большом идет как раз эта опера. Попасть в Большой театр было довольно сложно. Чтобы купить в кассе предварительной продажи билеты, нужно было выстаивать в очереди чуть ли не пять или шесть часов. Здесь я, конечно, схитрил: билетов у меня не было, но я надеялся их достать. Юлия заколебалась, сказала, что нужно согласие родителей, но обещала ответить об их решении. Сказав мне номер своего телефона, она ушла. Первое свидание было непродолжительным, но начало знакомства было положено.

Затем последовали посещения Большого и других московских театров. Юлия готовилась поступать в ГИТИС, проходила специальную подготовку у одной из актрис Малого театра, но родители стали возражать, и тогда она поступила в Строгановское художественное училище, где заканчивала сейчас первый курс. Лето пролетело быстро. Несколько раз мы сходили на ВДНХ, в различные музеи, и пришло время расставаться: наш курс уезжал на летную практику в Таллин на корабли Балтийского флота.

Сейчас я по-прежнему не знаю, почему командование выбрало для нашей практики именно военно-морской флот. Взаимодействовать с ними мы не собирались, наша армия была в основном сухопутной. Кроме того, у моряков есть своя авиация: и истребительная, и минно-торпедная, и штурмовая. А вот побывать в танковых дивизиях, которые мы в войну постоянно прикрывали, было бы полезно. Да и взаимодействие авиации с наземными войсками, личное общение командиров принесло бы только пользу! Но практика состоялась по намеченному командованием плану, хотя потом я встречался с моряками только во время отдыха – в санаториях или домах отдыха.

Эстонская столица встретила нас приветливо. Один день мы провели за осмотром города, который был очень уютным, с множеством старинных зданий. Но уже назавтра мы вышли в море на тральщике и целый день рассекали морскую гладь. Лично я посочувствовал морякам: они все время находятся в железной коробке и видят только безбрежное море с огромными волнами, испытывая постоянную качку. Нет, летчику дана возможность все время видеть постоянно меняющиеся виды земной поверхности. Да и облака тоже по-своему красивы, хотя бывают и опасными, особенно грозовые!

Начался наш третий, последний курс. Последним он стал для нас потому, что для нашего приема было сделано исключение. Шла «холодная война», авиации нужны были командные кадры, и поэтому год учебы для нас сократили. Вместо четырехлетнего нас перевели на трехлетнее обучение. Этому мы, конечно, были очень рады. Здесь, в Академии, мы чувствовали себя учениками и рвались в строевые части, к родным самолетам. Беседуя по вечерам с друзьями, мы делились друг с другом желаниями: куда кто желает попасть. Николай Степанов, бывший штурмовик, намеревался остаться в Москве. Он по здоровью не надеялся пройти медицинскую комиссию и собирался перейти на штабную работу. Второй мой приятель, Николай Штучкин, наоборот, не мыслил дальнейшей жизни без полетов и, как и я, хотел добиться направления в строевую часть.

С Николаями Степановым и Штучкиным мы часто выезжали на ближайшую речку, а иногда и в Москву. Будучи летчиком ПВО Москвы, Штучкин жил раньше в Москве, и сейчас там оставалась его семья. Он был добродушным, спокойным человеком, и я не мог не удивляться, как этот увалень мог летать на истребителе, где нужна быстрая реакция. Но тем не менее Николай был хорошим летчиком и надежным товарищем.

Я навсегда запомнил один произошедший с ним смешной случай. Однажды в начале сентября я поехал в Москву с обоими Николаями. Был, кажется, день рождения Штучкина, и по дороге мы остановились в Балашихе и зашли в небольшую закусочную на берегу маленькой речки. Там мы распили по сто грамм, немного посидели, и я стал подниматься и звать всех ехать дальше. Но Штучкин заупрямился: «Давайте выпьем еще! Выпили – только раздразнили». Пришлось добавить еще, но от большего мы отказались и благоразумно уехали. Однако, вернувшись домой, он продолжил отмечать свой день рождения и сделал это так, что, встав ночью «попить водички», выпил аквариум своего сына – вместе с плававшими в нем рыбками. Долго потом я вспоминал Николаю этих рыбок!

Вот и закончена наша учеба, написан и защищен диплом, а государственные экзамены сданы на «отлично», так что мне вручили аттестат о высшем военном образовании с отличием. Но если я спрошу себя, что из того, что я три года изучал в Академии, мне действительно пригодилось, то отвечу, что почти ничего. Так, «для общего развития»... Больше двадцати лет после окончания Академии мне пришлось заниматься обучением и воспитанием летчиков, организацией боевого дежурства, руководством полетами. И все это мне пришлось осваивать уже в воинских частях, на практике. Там же мне пришлось осваивать и четыре типа новых реактивных самолетов, но следует признать, что тогда они были только в замыслах конструкторов.

Но у нас это еще полбеды, а вот 29-му и следующим потокам приема пришлось изучать высшую математику! И все лишь для того, чтобы записать в дипломе «командир-инженер». Сколько времени было потрачено зря! Никому из моих товарищей, учившихся на 29-м приеме, она не пригодилась. Да и вообще, когда в наш полк пришел выпускник Академии Жуковского, попавший в нее после 10-го класса, и стал претендовать на должность инженера полка, то его сначала поставили техником самолета, и он три месяца изучал и обслуживал самолет МиГ-15. Затем его поставили техником звена, тоже на три месяца. Затем на полгода – инженером эскадрильи. Парень он был умный, все схватывал на лету, но все равно он был назначен инженером полка только через год. А вот в другом полку выпускника Академии сразу поставили инженером полка, и полк целый год страдал: то одно «хромало», то другое. В конце концов этому инженеру пришлось подыскивать менее ответственную должность...

К моменту окончания нами Академии к нам приехали представители управления кадров ВВС и ПВО. По одному мы заходили в комнату, в которой сидел за столом полковник в летных погонах, перед ним лежали наши дела. Полковник спросил меня:

– Какие есть желания?

Я ответил:

– Хочу летать. Хотел бы вернуться в свою дивизию, в Калугу.

Полковник улыбнулся:

– Конечно, к своим всегда хочется, но там сейчас места для вас нет. Мы думаем назначить вас заместителем командира полка. Не хотите поехать в Андижан? Прекрасное место, цветущая долина.