Леонид Млечин - Брежнев. Разочарование России Страница 58

Но Суслов пригласил к себе первого секретаря ЦК компартии Казахстана и завел разговор о книге Сулейменова. Вечно хмурый Михаил Андреевич сказал:

— Димаш Ахмедович, у вас в республике вышла книга с явной антирусской и националистической направленностью.

— Я читал эту книгу, — начал Кунаев, — и не вижу…

Но Суслов не дал ему договорить:

— Слушайте дальше. В книге искажены исторические факты, автор глумится над великим памятником — «Словом о полку Игореве». Министерство обороны изъяло книгу из всех военных библиотек. И правильно, я думаю, поступило. Разберитесь с книгой, автором и как следует накажите виновных! Чтобы неповадно было.

Кунаев стал возражать. Но Суслов не желал слушать.

— Здесь справки отделов ЦК, — он показал на толстую папку, — письма ученых, рецензии…

Суслов намеревался устроить разбор книги на совещании в ЦК КПСС. Опытный Кунаев понимал, что последствия могут быть весьма неприятными не только для автора книги, а для всей республики. Он покинул сусловский кабинет и пошел сразу же к Брежневу. Сначала обсудил другие дела, потом осторожно заговорил о книге Сулейменова:

— Напрасно критикуют талантливого писателя. Тут какая-то ревность, выяснение отношений между писателями.

Если бы Олжас Сулейменов жил в Москве, отношение генерального секретаря было бы другим, но книга, изданная в Алма-Ате, Брежнева не беспокоила. Значительно важнее было не обижать большую республику и близкого друга. Тем более что Кунаев брал ответственность на себя. Леонид Ильич махнул рукой:

— Разбирайтесь сами. Ничего националистического в книге я не увидел.

Брежнев, как известно, чтением книг не увлекался, но в этом споре решил поддержать своего друга и соратника Кунаева.

Слова генерального секретаря лишали Суслова и центральный аппарат возможности вмешаться. Вопрос был передан на рассмотрение республиканского ЦК. Кунаев сделал все умело. В Алма-Ате председателя государственного комитета по делам печати, директора издательства и вообще всех, кто имел отношение к выпуску книги, собирались изгнать из партии. Кунаев провел заседание бюро, на котором кого-то критиковали, кому-то поставили на вид. Самому Олжасу Сулейменову первый секретарь мягко сказал:

— Мы ждем от тебя новых стихов и новых поэм.

В Москву доложили:

«Бюро ЦК компартии Казахстана 17 июня 1976 года рассмотрело данный вопрос… ЦК осудил ошибки идеологического и методологического характера, допущенные О. Сулейменовым в книге “Аз и я”. На лиц, ответственных за ее выпуск, наложены партийные взыскания… Было также принято к сведению заявление т. О. Сулейменова, что он признает допущенные им серьезные ошибки…»

Через полгода Сулейменова демонстративно сделали членом республиканского ЦК партии. Через несколько лет избрали главой Союза писателей Казахстана. Кунаев знал, что в республике есть своя, условно говоря, казахская партия, которая считала, что казахов ущемляют и недооценивают…

Все эти настроения подтачивали единство государства. Откровенный национализм в конце концов погубил Советский Союз.

От холодной войны к разрядке. И обратно

Внешняя политика Андрея Громыко

Будущий министр иностранных дел родился 18 июля 1909 года в деревне Старые Громыки неподалеку от Гомеля. В деревне было больше ста дворов, и почти все жители носили фамилию Громыко.

Андрей Андреевич был вторым ребенком в семье, первой на полтора года раньше родилась его старшая сестра Татьяна, но она рано умерла. Двое младших братьев — Алексей и Федор — погибли на фронте. Третий, Дмитрий, тоже воевал, но остался жив. Андрея Андреевича миновала чаша сия, он провел войну в далекой Америке.

Громыко всегда хотел и любил учиться. Он окончил семилетку, потом профтехшколу в Гомеле, техникум в Борисове и, наконец, поступил в Экономический институт в Минске. В 1931 году вступил в партию, его сразу избрали секретарем партячейки в техникуме. В том же году он женился. Лидия Дмитриевна, верная спутница его жизни, была на два года моложе. Она родилась в деревне Каменке там же, в Белоруссии.

После двух лет учебы в институте Громыко назначили директором средней школы под Минском: доучиваться приходилось вечерами. Лидия Дмитриевна работала в совхозе зоотехником. Но это продолжалось недолго. В ЦК компартии Белоруссии отобрали первую группу аспирантов из семи человек, которые должны были стать преподавателями общественных наук. Громыко, молодого, вдумчивого и серьезного специалиста, включили в список. Ему предстояло, защитив диссертацию, объяснять студентам-экономистам преимущества ведения сельского хозяйства при социализме.

Андрей Андреевич не очень обрадовался предложению: не хотел опять жить на стипендию, все-таки он уже женатый человек. Но природная тяга к образованию пересилила. Выпускные экзамены в институте сдал экстерном, успешно прошел собеседование, и его зачислили в аспирантуру. Учили аспирантов политэкономии, марксистской философии и — что решило судьбу Громыко — английскому языку.

В 1934 году аспирантов из Минска перевели в Москву во Всесоюзный научно-исследовательский институт экономики сельского хозяйства. Андрей Андреевич учился и ездил с лекциями по подмосковным совхозам и колхозам. Он видел, что деревня голодает, но рассказывал о пользе раскулачивания и успехах коллективизации. Эта работа не слишком увлекала Громыко. Его помнят как сухого, лишенного эмоций, застегнутого на все пуговицы человека, но в юные годы он был не лишен романтических настроений. Мечтал стать летчиком, решил поступить в летное училище, но опоздал: туда брали только тех, кому еще не исполнилось двадцати пяти, а он попал в Москву, как раз отметив двадцатипятилетие.

Позднее Громыко говорил, что между летчиком и дипломатом есть нечто общее. Например, умение не терять голову в экстремальных ситуациях. Этим искусством он владел в совершенстве. Его хладнокровию можно было только позавидовать.

В аспирантуре Громыко проучился четыре года, написал кандидатскую диссертацию по экономике социалистического сельского хозяйства, защитил ее в 1936 году и был взят на работу старшим научным сотрудником в Институт экономики Академии наук. Одновременно Громыко преподавал политэкономию в Московском институте инженеров коммунального строительства.

В период массовых репрессий карьера делалась быстро. В 1938 году Громыко некоторое время исполнял обязанности ученого секретаря института — после ареста его предшественника. Его хотели назначить ученым секретарем Дальневосточного филиала Академии наук. Но Громыко благоразумно отказался и не прогадал. В начале 1939 года его вызвали в комиссию ЦК, которая набирала кадры для наркомата иностранных дел. Вакансий образовалось много. Прежних сотрудников или посадили, или уволили. Комиссии понравилось, что Громыко — партийный человек, из провинции, можно сказать, от сохи, а читает по-английски. Знание иностранного языка было редкостью.