Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии Страница 58

Херриэт усаживала его у камина, где вовсю пылал огонь, сама опускалась на пол у его ног и на какой-то забавной смеси английского и французского принималась рассказывать все, что ей удалось услышать за день о государственном перевороте.

В один из таких вечеров она рассказала Луи-Наполеону забавную историю;

— Все об этом говорят, — сказала она, — но никто в это не верит. Вчера у г-жи Ле Он я услышала, как г-жа Дон произнесла фразу, свидетельствовавшую, до какой степени далеки ваши политические противники от того, чтобы заподозрить вас в каком-то умысле. Когда генерал Эстанслен высказал некоторые опасения, теща г-на Тьера оборвала его словами: «Господин Эстанслен, не следует говорить подобные вещи… Никто не желает диктатуры, даже если бы это была диктатура моего зятя…»

— Ох уж эта милая г-жа Дон, — сказал, улыбаясь, принц-президент, — любовь слепа…

И все же один момент беспокоил мисс Говард:

— Каким образом накануне решающего дня вы собираетесь скрыть подготовительные мероприятия?

Луи-Наполеон подмигнул ей:

— Успокойтесь, моя милая, я устрою грандиозный прием в Елисейском дворце, чтобы никто ничего не заподозрил…

И действительно, вечером 1 декабря во всех гостиных президентского дворца танцевали. Не выказав ни малейших признаков беспокойства, принц переходил от одной группы к другой и болтал о женских модах.

Но в какой-то момент он незаметно покинул гостей и вернулся к себе в кабинет, где его ждали Мокар и Персиньи. Совершенно спокойно он достал из кармана ключ, отпер ящик своего письменного стола, вынул оттуда объемистую папку и написал на обложке крупными буквами: «Рубикон». После чего протянул ее Друзьям:

— Все здесь, в этой папке, господа. Передайте тексты воззваний в государственную типографию. Все отпечатанные тексты должны быть расклеены по городу до наступления рассвета. Вас, г-н Мокар, я попрошу распорядиться, чтобы этот циркуляр был переписан начисто и этой же ночью доведен до сведения всех министров. Здесь, во дворце, никто ни о чем не подозревает…

После этого, продолжая улыбаться, он вновь появился в гостиных, где гости продолжали веселиться. Там, перекинувшись шуткой с принцессой Матильдой и доктором Вероном, он подошел к полковнику Виера, начальнику штаба Национальной гвардии, стоявшему в этот момент у камина. Не переставая улыбаться, Луи-Наполеон сказал ему тихо:

— Этой ночью вы должны лечь спать в штабе… Только этой ночью.

Потом, сделав несколько комплиментов двум самозабвенно болтавшим молодым женщинам, он вернулся в свой кабинет. Туда же пришел Морни с г-ми де Мопа, де Сент-Арно и де Бевилем. Принц-президент быстро перечислил те обязанности, которые каждый из них будет выполнять в новом правительстве, и снова вернулся, чтобы закончить вечер вместе с гостями.

К полуночи гости покинули дворец, а Луи-Наполеон возвратился в кабинет.

К этому времени все уже было готово: воззвание к народу, прокламация, обращенная к армии, декрет о.роспуске Учредительного собрания и постановление, объявляющее Париж на осадном положении. Кроме того, было подписано шестьдесят приказов на арест военных и политических деятелей, известных своими антибонапартистскими взглядами.

Теперь оставалось только ждать…

— Пойдемте спать, господа, и пусть меня разбудят в пять утра…

Морни пожал ему руку и с улыбкой сказал:

— Что бы там ни случилось, но утром у вашей двери будет стоять часовой…

Луи-Наполеон ровным шагом отправился к себе в спальню, разделся догола, сделал по обыкновению несколько гимнастических упражнений, стоя перед зеркальным шкафом, потом надел ночную рубашку, ночной колпак, залез в кровать, задул свечу и, зарывшись головой в громадную подушку, заснул сном ребенка.

Пока ему снились волшебные сны, Пале-Бурбон был занят 42-м полком, а полиция приступила к арестам людей, высказывавшихся против диктатуры.

Генерал Кавеньяк, генерал Бедо, генерал Лефло, генерал Шангарнье и человек десять депутатов, взятые прямо дома, находились уже в тюрьме Маза, когда комиссар Юбо-старший явился на площадь Сен-Жорж к Тьеру.

Водевильный арест маленького человечка заслуживает хотя бы короткого рассказа:

Было часов около пяти утра, когда комиссар в сопровождении заспанного слуги вошел в спальню будущего освободителя страны. Он раздвинул полог из пурпурного дамассе, подбитого белым муслином, и тронул за плечо г-на Тьера, мирно спавшего в своем хлопчатом колпаке.

— Г-н Тьер, проснитесь… Я господин Юбо-старший, комиссар полиции.

Депутат открыл один глаз, почувствовал испуг и, дрожа, сел на постели.

— В чем дело?

Комиссар объяснил все предельно доходчиво:

— В том, что вы арестованы, — произнес он учтиво. Тогда, как записано в полицейском отчете, г-на Тьера охватил настоящий ужас. «Его слова были бессвязны». Не делая пауз, он кричал, что не хочет умирать, что он не преступник, клялся, что никогда не будет участвовать в заговорах, что никогда не будет заниматься политикой, и даже уверял, что уедет за границу…

Наконец комиссару удалось вставить слово:

— Успокойтесь, никто не посягает на вашу жизнь… Эти слова как будто немного успокоили г-на Тьера, и он сменил тон. Все еще сидя на постели, он обратился к комиссару так, как если бы находился на трибуне в Палате депутатов:

— Что вы намереваетесь делать, месье? Знаете ли вы, что я народный представитель?

— Я должен выполнить полученный приказ.

— Но ведь именно так совершается государственный переворот. Знаете ли вы, что это может привести вас на эшафот? И вообще, арестован ли кто-нибудь еще?

— Я этого не знаю. Соблаговолите встать, месье, прошу вас.

Г-н Тьер откинул покрывало, спустился с кровати, подошел к камину, в котором горел яркий огонь, и снял ночную рубашку. Изумленным полицейским пришлось лицезреть его совершенно голым. Поворачиваясь к огню то передом, то задом, он произнес еще одну коротенькую политическую речь, обращаясь к комиссару, потом уложил на грудь широкий и плотный кусок фланели, привязав его ленточкой к шее, надел рубашку и кальсоны.

В этом виде, достойном сцены в Пале-Рояле, он вдруг подбежал к шкафчику так, будто собирался выхватить оттуда пистолеты:

— А если я вам сейчас прострелю голову, месье? — крикнул он, вращая неистово глазами.

Комиссар хранил спокойствие:

— О, я полагаю, вы неспособны на подобный поступок, г-н Тьер.

На мгновение растерявшись, маленький марселец снова захорохорился:

— Да знакомы ли вы с законом? Понимаете ли вы, что вы нарушаете Конституцию?

Комиссар улыбнулся:

— Я выполняю полученный мною приказ точно так же, как раньше выполнял ваши распоряжения, когда вы были министром внутренних дел…