Павел Перец - От косяка до штанги Страница 59

Филя разорался. Он выпускал скопившийся пар минут десять, и мы с Диней постепенно углублялись в пол. Хэш еще не выветрился, и к нехилому испугу примешивалось желание захихикать. Я никак не мог прислушаться к голосу разума, который мог бы подсказать дальнейший расклад событий, потому что разум был затуманен, как осенняя Темза. И при этом жуткая измена. «Все смешалось в доме… этих, ну как же их?»

– За всю историю части такое В ПЕРВЫЙ РАААЗЗЗЗЗ!!!!!! – скандировал Филя с периодичностью один выкрик в секунду. – Подобной наглости никто до вас не набирался! Пишите объяснительную!

Мы отправились в комнату отдыха. Вооружившись двумя листами бумаги и двумя ручками, сели за стол. Безусловно, мы далеко не первые, кто послал начальство и свалил из части, но если Филе так больше нравится…

– Чего писать-то? – логично спросил Диня окруживших нас собратьев по институт и военному положению. Советы посыпались в изобилии. Запомнились потрясающие формулировки, типа «Ошибочно разъяснив свое состояние как болезненное, я позволил себе лечь отдохнуть…» или «Находясь в состоянии легкого недомогания…» После того как еле-еле мы родили два реестра с перечислением содеянных грехов, которые могли бы послужить ярчайшим примером солдатской мысли и наркоманской логики, Диня предложил:

– Давай внизу припишем: «Простите нас, пожалуйста, мы больше так не будем».

Хи-хи-хи. По идее, должно было быть не до смеха, но мы ржали. Производные тетрагидроканнабинола делали свое дело, конопля никак не могла позволить психическому состоянию прийти в норму. Боюсь, что если бы оно пришло в норму, то мы бы выглядели как те декабристы, которых не смогли повесить с первого раза.

А в командирской комнате меж тем разворачивалась нешуточная баталия. Качаев с Филей дебатировали так, что стены трещали. Слов было не разобрать, но по интонации голосов ход парламентских чтений был ясен. Мы с Диней сидели в ожидании участи, постепенно серея, сливаясь с цветом нашей замечательной формы. Дверь резко распахнулась, Филя вылетел, будто из парилки, оставляя за собой след реактивного истребителя. За ним спокойно вышел Качаев.

– Нормально, – произнес он негромко, глядя мимо нас, при этом обращаясь ко мне. – В городе проставишься, а пока наряды вне очереди.

Спектакль был соблюден. Отступников расчихвостили перед строем, впаяли вне очереди три наряда Дине и пять нарядов мне. До отъезда в Питер оставалось несколько дней, поэтому полностью отбыть повинность нам не удалось – отпахали по два наряда, один из них в столовой, где я обожрался домашним творогом, который, видать от избытка молока, здесь приготовляли в конвейерном режиме. Солдатам творог не выдавали, сия амброзия предназначалась для офицерского состава, поэтому каждый исхитрялся как мог, чтобы урвать стакан рассыпчатого молочного пластида. И, конечно же, нам пришлось отправиться на разгрузку угля, где я увидел чудо, и даже участвовал в нем. Двадцать человек толкали вагон с топливом, прославившем Стаханова, и вагон ехал! Наш паровоз вперед летит.

В вечер перед отбытием ренегат вооруженных сил России Павлик смотался в магазин за водкой, преступив закон еще раз. Интересна технология курсантской самоволки. Одевается спортивный костюм, поверх него форма. После пересечения территории части, форсирования полосы препятствий в виде кирпичного забора, зарослей репейника и можжевелового кустарника, производится частичный стриптиз: форма снимается и прячется в лопухах, а потенциальный клиент гауптвахты отправляется на «гражданку» в партикулярном наряде. После проведения мероприятий, ради которых солдат самовольно покинул свое локальное место жительства, служительства и работальства, происходит возвращение объекта в исходную точку, облачение в военную форму и проникновение (незаметное) обратно в родные казарменные пенаты.

По этой схеме я и действовал. Бутылка была одна, а ртов много, поэтому каждому по капле досталось. Ночевали мы уже на голых матрасах, потому что белье было сдано. Уезжали под вечер, предварительно приведя казармы в божеский вид. Настроение было приподнятое. На солдатиков лучше было не смотреть. Они выглядели как бездомные шавки, как дети, потерявшие родителей, наблюдающие пикник счастливого семейства. Их красноречивые взгляды демонстрировали всю уебищность такого социального института, как армия. Казалось, что они телепатировали нам: «Возьмите нас с собой, не оставляйте нас в этой дыре».

– Летом здесь кайфого, а вот зимой, наверное, вешаться хочется, – произнес я, не обращаясь ни к кому конкретно. Автобусы тронулись, мы заорали как полоумные и всю дорогу пели песни.

После окончания института, я произвел все нужные движения и получил звание лейтенанта. Можно было устроиться в ФАПСИ, ныне, насколько мне известно, упраздненную. Но любая ФСБэшная структура вызывала логичное чувство тревоги.

Долгое время дяди в погонах не интересовались персоной Павлика. Моя военная профессия была не шибко востребованной. Потом возникла надобность в загранпаспорте. Я направился в военкомат за справкой, где выяснилось, что без Павлика армия ну никак не может обойтись.

– А-а-а, дорогой дружочек, – произнес из-за стола местный полковничий хрен, – через месяцок можешь собираться в путь-дорогу.

Рядом с ним сидел гражданин в штатском и изображал на своем лице сосредоточенность.

– И очень не рекомендую тебе делать загранпаспорт через турфирму, – продолжал вещать офицер всем пример, – очень не рекомендую!

Я вышел из кабинета с чувством, что система меня поимела. На кой ляд корячиться на военной кафедре, проходить гребаные сборы, чтобы в итоге все равно отдать два года портянкам. Хотя, не портянкам, мне предстояло офицерствовать, но хрен редьки не слаще. Офицерским носкам.

Сзади послышался топот. Это меня догонял гражданин в штатском, сосредоточенный еще больше.

– А зачем тебе загранпаспорт? – спросил он.

«Еще бы спросил, зачем мне яйца», – подумал я.

– За границу собрался?

– Собрался.

– А зачем?

– Поработать, – он начал меня утомлять.

– Что, хорошая работа?

– Слушайте, – не выдержал я. – Вы себе представляете зарплату в три тысячи долларов? В месяц.

– Представляю.

– А я нет!

– Ну хорошо, – сказал он после непродолжительной паузы, во время которой я все пытался угадать, к чему весь этот содержательный диалог. – А треть этой суммы у тебя есть?

«В харю бы тебе прямо сейчас дать».

Это я так подумал. И еще я много чего такого подумал. Вот, гондон. Тысяча грин! До офицерства тысяча, и после офицерства тысяча! Такса постоянна, как курс советского рубля по отношению к монгольской валюте. Нет, ну на кой ляд я сборы проходил?