Инна Соболева - Великие князья Дома Романовых Страница 6

Как стало известно почти через полтора столетия после описываемых событий (узкому кругу, в чем убеждают документы, было известно с самого начала), причиной более чем странных отношений между супругами был порок развития, именуемый фимозом, достаточно распространенный и легко устранимый. Не буду вдаваться в физиологические подробности. Кому интересно, может прочитать о фимозе в медицинской энциклопедии. А между тем Елизавете Петровне нужен был внук, который мог бы стать наследником вместо злополучного племянника. Екатерине прозрачно намекнули, что она может сама выбрать отца будущему ребенку (правда, выбрать из двоих придворных, хорошо известных императрице). Екатерина выбрала красавца Сергея Салтыкова. Когда стало ясно, что она беременна, возникла другая проблема: нужно было создать видимость, что отец будущего ребенка – великий князь.

В архиве международного ведомства Франции хранятся любопытные донесения дипломатов.

«Великий князь, не подозревая этого, был неспособен иметь детей от препятствия, устраняемого у восточных народов обрезанием, но которое он считал неизлечимым. Великая княгиня, которой он опротивел… не очень огорчалась этим злоключением…»

«Стыд этого несчастья, которое его удручало, был таков, что он не имел даже храбрости признаться в нем. А великой княгине, принимавшей его ласки лишь с отвращением и опытной не более его, и в голову не приходило ни утешить его, ни заставить искать средства, которые привели бы великого князя в ее объятия».

«Салтыков тут же стал придумывать способ убедить великого князя сделать все, что было нужно, чтобы иметь наследников… В тот же день Салтыков устроил ужин, пригласив на него всех лиц, которых великий князь охотно видел, и в веселую минуту все обступили великого князя и просили его согласиться на их просьбы. Тут же привели хирурга – и в одну минуту операция была сделана и отлично удалась».

Все это с трудом укладывается в сознании: молодой человек страдает, у него развивается комплекс неполноценности, брак, у которого и так было ничтожно мало шансов на успех, разрушается – и никто не приходит на помощь! Только когда становится необходимым создать хотя бы иллюзию законного отцовства наследника престола, великому князю наконец помогают. Правда, о деликатности даже не задумываются, превращают интимную процедуру в доступный множеству свидетелей фарс. Попробуем представить, какой осадок это оставило в душе несчастного, который многие годы тщательно скрывал свой недостаток.

И вот, наконец, воля царственной тетушки выполнена: великая княгиня родила наследника. Роды были тяжелыми. Как только мальчика обмыли, Елизавета взяла его на руки и унесла, не дав матери даже взглянуть на новорожденного (в следующей главе я расскажу, как пагубно отразился этот жестокий поступок императрицы на отношениях Екатерины с сыном). За Елизаветой последовали все, кто присутствовал при родах. Молодая мать осталась одна. Никто не принес ей даже стакана воды.

Стены в деревянном дворце Елизаветы Петровны (на его месте теперь Михайловский замок) были тонкие, чтобы в соседней комнате не услышали конфиденциальный разговор, приходилось переходить на шепот. Екатерина слышала: за стенкой пировал «счастливый отец». Она звала на помощь. Никто не отзывался. То ли не слышали – пьяные крики заглушали ее голос, – то ли ждали, когда она умрет… Она этого никогда не забудет. И не простит.

А он? Скорее всего, в свое отцовство он не очень-то верил. Не случайно, по свидетельству современников, «тотчас после рождения Павла в обращении его родителей между собой прекратилась даже всякая внешняя любезность». Они не встречались месяцами. С первой минуты своего царствования Петр не скрывал отношения к жене и сыну: в Манифесте о восшествии на престол он не упомянул о них ни словом. Это был плохой знак. Если раньше великая княгиня могла с абсолютным равнодушием относиться к длящейся уже несколько лет связи мужа с Елизаветой Романовной Воронцовой, то теперь у нее были серьезные основания задуматься: не собирается ли муж избавиться от постылой жены.

Вскоре опасения подтвердились. Петр приказал своему флигель-адъютанту, князю Ивану Сергеевичу Барятинскому, арестовать Екатерину и отвезти ее в Петропавловскую крепость. Будь на месте Барятинского кто-нибудь другой, приказ, скорее всего, был бы выполнен. Но князь Иван уважал Екатерину куда больше, чем Петра. Вместо того чтобы исполнять поручение, он бросился к любимому дядюшке императора, российскому фельдмаршалу и конной гвардии подполковнику принцу Георгию Людвигу Голштинскому. Но Екатерина и принц терпеть друг друга не могут. Как убедить принца заступиться за государыню? И Барятинский нашел нужный подход: «Государь все это делает, чтобы развестись с императрицей и жениться на этой пьяной дуре Елизавете Романовне Воронцовой, – начал князь. – Императрица имеет, конечно, свои недостатки, но, по крайней мере, она женщина умная, да к тому же и настоящая принцесса, принцесса Ангальтская. А Воронцова-то что такое? Откуда она взялась? Глупа, зла, пьянюшка, баба-яга настоящая! Воронцовы разбойники: грабят, сколько могут; они, пожалуй, всех нас оберут, да еще оттеснят от двора; все места захватят себе и своим креатурам». Последний аргумент оказался неотразимым. Принц побежал к императору, бросился перед ним на колени и заявил, что не встанет, пока Екатерина не будет прощена. К неописуемому огорчению Воронцовых, Петр любимому дядюшке отказать не смог.

Узнав о происшедшем, Екатерина пообещала князю Ивану не забыть его услугу. И, когда взошла на престол, не забыла. А тогда этот случай не в последнюю очередь предопределил судьбу новоявленного монарха. Любопытно, что одним из убийц Петра III станет родной брат князя Ивана – Федор Сергеевич. Его услуга тоже не будет забыта.

Всё (вернее, почти всё), что сделает Петр, заняв на беспрецедентно короткое время русский трон, не было неожиданностью; всё прямо вытекало из давно известных пристрастий великого князя, порой патологических.

Фридрих II.

Его преклонение перед Фридрихом II ни для кого не было тайной. Все понимали, что он немедля заключит мир с Пруссией, несмотря на то что успехи русской армии в Семилетней войне были впечатляющи, и проживи Елизавета Петровна подольше, судьба Пруссии была бы печальна. Но никто, пребывающий в здравом уме, не мог даже предположить того, что сделал Петр. Он отдал Пруссии все русские завоевания, все земли, политые кровью русских солдат, заключил со вчерашним противником военный союз, направленный на укрепление престижа Пруссии. В сущности, это был самый позорный трактат, когда-либо подписанный русским государем. К тому же Петр публично называл Фридриха своим повелителем. Это дало право саксонскому посланнику Прассу написать: «Теперь в Петербурге императором король прусский».

А еще новый император переодел русскую армию в прусскую форму, всячески унижал и третировал духовенство, был непристойно весел во время похорон Елизаветы Петровны и многое, многое в том же роде. Все это не было большой неожиданностью, просто то, что у великого князя было на уме, у императора превращалось в реальные дела. Даже добрые поступки, к примеру возвращение из ссылки тысяч наказанных Елизаветой (всего при гуманнейшей царице на каторгу или поселение было сослано около 80 тысяч человек), вполне предсказуемы: его неприязнь к тетушке в последние годы так усилилась, что сделать что-то вопреки ее воле было для него радостью.

Единственным поступком Петра, вызывающим недоумение, не находящим никаких корней в его интересах и увлечениях тех лет, что он был великим князем, стал Манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». Значение этого документа в истории России трудно переоценить: он освобождал дворян от обязательной государственной службы, которая была своего рода формой крепостной зависимости. Это был первый реальный шаг к свободе. Для того чтобы Россия стала свободной по-настоящему, нужен был еще один шаг (но какой!) – освобождение от крепостной зависимости большинства населения страны – крестьян. На этот шаг решится лишь правнук Петра III (если придерживаться официальной версии, утверждающей, что все следующие за Петром Федоровичем монархи – его прямые наследники).

Время для превращения России в свободную страну было катастрофически упущено. Но если появление Манифеста Александра II вполне логично, продиктовано убеждениями царя-освободителя, то появление Манифеста Петра III – загадка. Он ведь никогда не был привержен либеральным ценностям, скорее наоборот: его идеал – казарменная монархия Фридриха Прусского.

Загадку Манифеста пытались разгадать многие. Одни считали реформистскую деятельность Петра капризом, желанием все разом перевернуть, изменить, не оставить и следа от тетушкиных порядков. Другие видели влияние советников, в первую очередь канцлера Михаила Воронцова, стремившегося укрепить престиж нового государя, с которым связаны блестящие перспективы семейства Воронцовых (Петр ведь всерьез собирался жениться на племяннице канцлера Елизавете Романовне). Третьи уверенно считали авторами Манифеста статс-секретаря Дмитрия Васильевича Волкова и генерал-прокурора Сената Александра Ивановича Глебова (документ вполне соответствует их убеждениям, способностям, уму). Якобы Петр подписал поданную Волковым бумагу не глядя.