Павел Флоренский - Спаситель Отечества. Духовный подвиг Сергия Радонежского (сборник) Страница 6

Так было и с отроком Варфоломеем. Рано в его душе, воспитанной примерами и уроками благочестия, раскрылись чувство любви к молитве и готовность к подвигам для угождения Богу. Простое доброе сердце дитяти есть открытая дверь для благодати Божией; посему-то и сказал Господь о детях: таковых есть царство небесное (Мф. 19:14). Рано снизошла благодать Божия и в невинное сердце отрока Варфоломея и воцарилась там. Всею душою Варфоломей полюбил богослужение церковное и не опускал ни одной службы церковной. Наши предки не знали и не любили читать какие-либо книги светского содержания; жития святых, святоотеческие писания, разные Палеи, сборники, летописные сказания о минувших судьбах родной земли – вот книги, которые были любимым чтением того времени. Конечно, в доме благочестивого боярина Кирилла не было недостатка в таких книгах, отрок Варфоломей их читал и перечитывал, и, кто знает, может быть, некоторые рукописи XII–XIV веков, оставшиеся в библиотеке лавры от времени самого ее основателя, были принесены им в пустыню как единственное дорогое наследство после его родителей. Почерпая из книг уроки мудрости духовной, он тотчас же старался прилагать их к жизни своей: «Не так, – замечает святитель Филарет, – как многие долголетние ученые, которых учение цветет в словах, но в делах не созревает». Он скоро понял, что еще в отроческом возрасте страсти уже начинают проявлять свою губительную силу, которую сдержать стоит немалого труда; а кто хотя раз поддастся в юности их влечению и попустит им связать себя порочными склонностями, тому и подавно тяжело преодолеть их. И вот благоразумный отрок принимает все меры, чтобы оградить себя от их воздействия, и пресекает все пути, которыми они обычно находят доступ к сердцу человека. Так, прежде всего он совершенно уклоняется от детских игр, шуток, смеха и пустословия, помня, что тлят обычаи благи беседы злы (1 Кор. 15:33) и что со строптивым легко можно и самому развратиться (см.: Пс. 17, 27). Потом, сознавая, что воздерживать себя во всем есть лучшее средство сдерживать страсти, а свободный от страстей дух и непомраченная ими мысль всегда бывают способнее к восприятию благодати Божией, святой отрок налагает на себя строгий пост: по средам и пятницам он не позволяет себе вкушать ничего, а в прочие дни питается только хлебом и водою. О каких-нибудь других питаниях, не говоря уже о вине, он не позволяет себе и помыслить за всю свою жизнь.

Заботливая мать старалась умерить строгость его поста: «Не изнуряй себя излишним воздержанием, сын мой, – говорила она, – чтобы тебе не заболеть от истощения сил: тогда и нам немалую скорбь причинишь. Ты еще дитя, твое тело еще растет; посмотри: никто в твоем возрасте не принимает на себя такого поста, ни братья твои, ни товарищи так не постятся, как ты; другие дети семь раз на дню поедят, а ты, дитя мое, ешь только раз в день, а то и через день; перестань так делать, это тебе не по силам: всякое добро хорошо в меру и в свое время. Вкушай пищу по крайней мере вместе с нами».

Но благоразумный отрок кротко отвечал на эти увещания любящей матери:

– Не стесняй меня в этом, родная моя, чтобы не пришлось делать так против воли твоей. Не отклоняй меня от воздержания, которое так сладостно душе моей; зачем советуешь своему сыну неполезное? Ведь вы же сказали мне, что я еще в колыбели постился по средам и пятницам; как же я могу не понуждать себя угождать Богу, чтобы Он избавил меня от грехов моих?

– Тебе нет еще и двенадцати лет от роду, – возражала ему мать, – а ты уже говоришь о грехах своих! Мы видели над тобою явные знамения благодати Божией; ты избрал благую участь, которая не отнимется у тебя, – что у тебя за грехи?

– Перестань, матушка, – со сдержанным огорчением отвечал ей сын, – что ты это говоришь? Тебя увлекает естественная любовь твоя к детям; но послушай, что говорит Святое Писание: никтоже чист пред Богом, аще и един день жития его будет на земли (Иов, 14:5); никто не безгрешен, токмо един Бог, а Божественный Давид о нашей худости говорит, в беззакониих зачат есмь и во гресех роди мя мати моя (Пс. 50, 7), сего ради да не похвалится всяк человек! Брашно и питие, конечно, нас не поставляет пред Богом (1 Кор. 8:8).

Мать удивлялась разумным речам своего сына и, не желая препятствовать его доброму произволению о Боге, обыкновенно говорила ему: «Если ты так рассуждаешь, то делай, как хочешь; Господь с тобою, я не хочу стеснять тебя в добром, дитя мое!»

И святой отрок никогда не позволял себе даже отведать каких-нибудь сладких блюд или напитков, следуя мудрому наставлению Василия Великого: «Аще хочеши внити в рай, воздержи чрево, бежи пиянства». Так, укрощая юную плоть свою воздержанием и трудами для сохранения чистоты душевной и телесной, он ни в чем не нарушал воли своих родителей: как кроткий и послушный сын, он был истинным утешением для них.

«И виден был в нем прежде иноческого образа совершенный инок», – говорит блаженный Епифаний. Поступь его была полна скромности и целомудрия; никто не видал его смеющимся, а если и появлялась иногда кроткая улыбка на его прекрасном лице, то и она была сдержанна, а чаще лицо его было задумчиво и серьезно; на глазах нередко заметны были слезы – свидетели его сердечного умиления; его уст никогда не оставляли богодухновенные псалмы Давидовы. Всегда тихий и молчаливый, кроткий и смиренный, он со всеми был ласков и обходителен, ни на кого не раздражался, от всех с любовью принимал случайные неприятности. Ходил он в плохой одежде, а если встречал бедняка, то охотно отдавал ему свою одежду.

Благоговейное устроение юной души Варфоломея естественно располагало его искать уединения, где бы мог он наедине с Богом изливать в слезной молитве пред Ним все святые чувства невинного сердца и в самопредании воле Божией искать подкрепления духу на предстоящем жизненном пути. Он так и делал. Особенно любил он молиться по ночам, иногда совсем проводя ночи без сна и все это стараясь тщательно укрывать от домашних. И какою же детскою доверчивостью и пламенной любовью к Богу, какою, так сказать, мудрою простотою дышала его чистая молитва! «Господи! – так взывал он в умилении сердечном. – Если верно то, о чем поведали мне родители мои, если прежде моего рождения на свет Ты уже благоволил явить на мне убогом дивные знамения благодати Твоей, то – да будет воля Твоя, Господи! Буди, Господи, милость Твоя на мне! И дай же мне, Господи, измлада возлюбить Тебя всем сердцем моим и всею душою моею и поработати Единому Тебе, яко к Тебе привержен есмь от утробы матери моей, от ложесн, от сосцу матери моей Бог мой еси Ты! И как посетила меня благодать Твоя, когда я был еще во чреве матери моей, так не оставь меня и ныне, Господи! Отец мой и мати моя – придет время – оставят меня, а Ты восприми меня, соделай меня Своим, причти меня к избранному Твоему стаду! Тебе предоставлен я бедный от самых пелен – избави-де меня, Господи, от всякой нечистоты, от всякой скверны душевной и телесной; сподоби меня творити святыню во страхе Твоем, Господи! К Тебе Единому пусть стремится сердце мое; да не усладят меня все сладости мира сего; да не прельстят меня все красоты житейские; к Тебе единому пусть прилепится душа моя, и да воспримет меня десница Твоя… Не попусти мне когда-нибудь возрадоваться радостью мира сего, но исполни меня, Господи, радостью духовною и неизреченною сладостью Божественною; Дух Твой благий да наставит мя на землю праву!»

И невольно каждый, видевший такое доброе устроение Варфоломея, любовался им, невольно говорил про себя с умилением: что-то выйдет из этого отрока, которого Бог сподобил такой благодати с раннего детства?

А отрок между тем становился юношей и, возрастая летами, возрастал и в благочестии. И само собою зарождалось в нем желание иноческого подвига, и с каждым днем все больше и больше росло и созревало это желание, пока наконец не обратилось в пламенную жажду души, которой томился некогда венценосный подвижник и пророк и взывал: желает душа моя… к Богу крепкому живому: когда же, наконец, прииду и явлюся лицу Божию (Пс. 41, 3).

Но не в Ростовской земле, не в Ростовском княжестве, которое тогда потеряло уже свое значение, суждено было исполниться этим заветным мечтам. Там, по выражению песни церковной, первые искры Божественного желания только начали возжигать сей великий светильник, но не там надлежало ему возгореться. Ему назначено было Промыслом Божиим просиять в мрачной пустыне, среди дремучих лесов Радонежских, чтобы оттуда светить светом своей жизни святой и своего благодатного учения только что возникавшей тогда из безвестности Москве, которая готовилась быть первопрестольною столицей всей Русской земли, а с Москвою – светить и всему Православному Царству Русскому.

Посмотрим теперь, как перенесен был благодатный светильник сей из пределов Ростова Великого в пределы незнатного Радонежа, перенесен невидимою рукою Промысла Божия, руководившего обыкновенными путями дел человеческих.