Анастасия Самойленко - Анатолий Александров Страница 6

В ЛФТИ за цепные реакции отвечал Семенов, который часто выступал на знаменитых физтеховских семинарах. В группе Семенова работал один необычайно талантливый ученый – Юлий Харитон. Он присутствовал практически на всех семинарах по физике, мало выступал, зато слушал всегда предельно внимательно. По тем редким репликам с места, вопросам и ремаркам, которые исходили от Харитона, сразу становилось понятно, что это человек с глубокими знаниями во многих областях науки. Кроме того, у Юлия Борисовича была удивительная манера вникать в суть вещей. Вот что об этом вспоминает Анатолий Александров:

«С Харитоном я познакомился в 1930 году, сразу же когда приехал в ЛФТИ. Его все называли Люся, Люся Харитон. Человек он был необыкновенно тихий и скромный. Харитон сидел немножко в отрыве. По-видимому, чтобы мы не мешали ему слушать. Он сидел всегда с закрытыми глазами. И постоянно было такое впечатление, что он спит. Вероятно, он старался таким образом как-то отключиться от всяких отвлекающих вещей. Просто такая манера у него была».

Вместе с Зельдовичем Харитон принялся за расчеты ядерных реакций. Яков Зельдович, молодой и веселый парень, занимался теоретической физикой в ЛФТИ. Вычислить условия возможной цепной реакции на бумаге оказалось нелегким делом, ведь для того, чтобы прийти к правильным выводам, пришлось учесть множество деталей: от количества нейтронов, которые появлялись во время единичной реакции, до предполагаемого числа частиц, которые «пропадали» в процессе деления. Из-за катастрофической нехватки информации на точность расчетов полагаться не приходилось. На удивление Харитон с Зельдовичем оказались ближе всех к истине. На семинаре в ЛФТИ они озвучили вывод, который предопределил всю дальнейшую судьбу работ по ядерной тематике. Ученые доказали, что можно воплотить в жизнь два вида процессов: управляемый и взрывной.

Анатолий Александров с адмиралом П. Г. Котовым

Эти открытия всерьез заинтересовали Александрова и подтолкнули его присмотреться к новому направлению. Однако всерьез к ядерной физике тогда относились лишь немногие: даже Резерфорд, который первым обнаружил цепную реакцию урана, считал, что человечество никогда не сможет укротить эту колоссальную энергию. Да и сам Анатолий Петрович не торопился погружаться в новую область, ведь работа по полимерам шла отлично, а новое направление было едва разработано. И все же, после того как Зельдович с Харитоном рассказали о важности деления изотопов в своем выступлении, Александров как молекулярный физик сразу понял, что может быть полезен в этом деле.

Вскоре ядерной темой заболел весь институт. На семинарах звучали доклады, шли обсуждения, многие физтеховцы так или иначе подключались к атомной проблеме. Главную сложность ученые видели в добыче редких изотопов урана. Тогда же Курчатов с Харитоном вместе написали записку в АН СССР, в которой объяснили необходимость ведения таких работ у нас в стране. И Харитону, и Курчатову было понятно, что их исследования влетят государству в копеечку, ведь все: от добычи урана в больших количествах и до производства тяжелой воды хорошего качества стоило огромных денег. Однако в Президиуме Академии наук положительно откликнулись на предложение ученых из ЛФТИ. К сожалению, реальные работы в этом направлении прервала война, институт скоро эвакуировали в Казань. Но атомное направление решили все-таки не забрасывать. В плане работ института в обход всякой секретности значился такой пункт: «Работы по атомной бомбе».

В свою последнюю встречу перед войной Курчатов с Александровым обсуждали работы по физике ядра. Игорь Васильевич сказал, что на время войны он свернет свое направление и будет заниматься более прикладными вещами для обороны страны. Тогда же он предложил свою помощь в работах по размагничиванию.

Вместе с Ю. Б. Харитоном

В 1942 году атомная тема вновь напомнила о себе. Ученые в неформальной обстановке обсуждали, что в США переезжают ведущие физики, такие как Эйнштейн и Ферми. С одной стороны, было, конечно, логично, что они выбирали нейтральную страну, которая не участвовала в войне. Но, когда постепенно из физических журналов стали исчезать публикации по ядерной проблеме, у советских ученых возникли подозрения. В разговорах физики высказывали опасения, что немецкая сторона работает над созданием атомной бомбы, ведь там остались многие великие умы, а в Чехословакии, на территорию которой продвинулась Германия, были богатые урановые рудники. К счастью, опасения ученых не оправдались, ведь для любой страны, поглощенной войной, разработка ядерного оружия оказалась бы слишком затратной.

До сих пор историков интересует вопрос: что заставило Сталина всерьез взяться за атомную проблему? Очень часто начало «атомной эпопеи» связывают с письмом Г. Н. Флерова в Комитет обороны и лично товарищу Сталину с просьбой развернуть работы по созданию атомного оружия. Однако есть все основания утверждать, что советская разведка задолго до этого знала о зарубежных разработках в области ядерной физики, о чем регулярно докладывала «наверх». Письмо ученого, несомненно, сыграло большую роль, ведь через некоторое время дело приняло серьезный оборот: в сентябре 1942 года вышло распоряжение «Об организации работ по урану». Важно было и то, что со стороны научного сообщества впервые прозвучала такая постановка вопроса, ведь Флеров высказал вполне обоснованные опасения о том, что «атомные» публикации засекречиваются и работы по созданию сверхмощного оружия могут вести зарубежные противники.

Старшими по атомной проблеме назначили заместителя председателя Совета Министров Первухина и наркома высшего образования Кафтанова. В советском правительстве Первухин отвечал за энергетическое направление, а Кафтанов имел непосредственное отношение к науке. Тогда в печати появились сообщения о том, что английский флот разбомбил немецкие корабли, которые перевозили тяжелую воду из Норвегии. Анатолий Петрович впервые об этом услышал во время обсуждения в кругу коллег. Видимо, некоторых из них правительство уже привлекало для консультаций. И вот в октябре 1942 года Курчатова вызывают в Москву. С тех пор жизнь многих ученых изменилась, а через несколько лет изменилась и жизнь всего человечества.

Александров к ядерной физике больше не возвращался. Он был всецело поглощен размагничиванием кораблей. В то же время Курчатов снова отправился в Москву, уже на более длительный срок. И если о первом его визите в столицу было известно хоть что-то, то после длительного отсутствия Игорь Васильевич вдруг замолчал. Курчатов стал подолгу пропадать в Москве, вскоре перевез туда и жену. Через несколько месяцев поползли слухи о том, что он начал привлекать к своим делам Харитона. Анатолию Петровичу становилось ясно, чем занимается его друг. С пониманием Александров относился и к тому, что Игорь Васильевич хранил молчание, ведь в таком серьезном деле совершенно очевидно присутствовала секретность. И действительно, Курчатов избегал делиться подробностями своей работы даже с самыми близкими, ведь неприятности ждали в первую очередь не тех, кто рассказал, а тех, кто услышал.

Когда в войне наступил долгожданный перелом и немецкая армия начала терпеть поражение, у Анатолия Александрова появилось время вернуться к своей основной научной работе – физике полимеров. Параллельно он читал публикации по ядерной проблеме, ведь после напряженных трудов по размагничиванию кораблей у ученого наконец-то появилось свободное время. И действительно, он увидел, что с началом войны научных статей становилось все меньше, а вскоре они и вовсе куда-то исчезли. Когда И. В. Курчатов ненадолго приехал в Казань, Анатолий Петрович захотел обсудить с ним свои впечатления от зарубежных работ по ядерной физике. Заинтересованный, Игорь Васильевич предложил Александрову присоединиться к их группе. Анатолий Петрович не дал однозначного согласия, но отказываться тоже не стал.

Незадолго до этого в среде физиков пошли разговоры о некой «двойке». Сотрудничать с этой лабораторией, по словам знающих людей, приглашали только лучших ученых. Уже потом стало известно, что это та самая секретная Лаборатория № 2, которой руководит Игорь Васильевич Курчатов. Только самые близкие коллеги знали, что там ведутся работы по созданию атомной бомбы. Игорь Васильевич постепенно стягивал в лабораторию лучшие научные силы. Для того чтобы попасть в двойку, все специалисты – ленинградские, флотские, да и просто знакомые Курчатова – преодолевали довольно необычный путь: сначала на пару дней они появлялись в Казани, а затем по-английски, не прощаясь, уезжали в Москву. После целой серии таких «миграций» Анатолий Петрович после нескольких таких «визитов» понял, что его друг готовит в столице нечто грандиозное.