Ираклий Квирикадзе - Мальчик, идущий за дикой уткой Страница 6

– Это ты мне? – спросил он у актера.

– Да, да, тебе, мудак! Там в углу водку распивают, здесь ты храпишь, а я Дездемону душить для кого должен?

В задних рядах снова засмеялись – с пьяным удовольствием. У Иосифа не хватило юмора влиться в общий смех. Он показал на Отелло и спросил Лауру:

– Он?

Мама покраснела:

– Не знаю, папа, вроде он, но какой-то очень черный.

Иосиф встал, пошел к задним рядам и стал пить с ними водку из горла. Парни подначивали милиционера:

– А что этот Отелло тебя при всех мудаком обозвал? Нехорошо, командир, не уважают тебя!

Иосиф молча пил. Вдруг неожиданно для собутыльников вскочил, побежал к сцене, вспрыгнул на нее. В руках его сверкнула револьверная сталь. Он схватил Отелло за горло, стал душить. Началась паника. Иосиф тащил Отелло за кулисы. Дездемона норовила высвободить мавра из сильных милицейских рук, какие-то люди пытались сделать то же самое, но Иосиф отталкивал их револьвером.

Где-то за кулисами Иосиф обнаружил кран.

– Смой с себя сажу! – приказал Иосиф.

– Зачем? – спрашивал испуганный Отелло.

Иосиф выстрелил в потолок, давая понять, что он не для шуток взобрался на сцену. Гримерша вазелином счистила с лица актера грим. Иосиф велел ему стать у стены, опустить руки, открыть глаза и смотреть на Лауру.

– Он? – вновь строго спросил Иосиф дочь.

Лаура внимательно разглядывала вазелинового мавра.

– Вроде не он, – сказала она.

– Вроде или он?

– Не он, папа!

– Пошли, – сказал Иосиф.

И без всяких объяснений покинул театр, ведя перед собой дочь и жену.

Я не буду подробно описывать второй и третий набеги Иосифа на городские театры. Все они были шумные, как и первый. В Кутаисском театре дедушку привязали на сцене к артиллерийской пушке, сделанной из гипса, и оставили на ночь привязанным, как восставшего сикха. Ночью дедушка выволок пушку и с ней протащился по улицам ночного Кутаиса до вокзала, где дежурные развязали ремни, веревки и освободили Иосифа.

В черном списке значилось пять фамилий актеров-мужчин. Иосиф со всеми сделал очные ставки. Лаура говорила “нет”. Последним в списке был певец Мурман Иашвили, исполняющий древние песни. Он в том злополучном майском спектакле выступал отдельным номером, поэтому и оказался под подозрением, несмотря на то что тридцать лет как носил длинную черную бороду с проседью а-ля Фидель Кастро, которую Лаура не могла не приметить на лице мифического лунного папы. Певец был схвачен на окраине своей деревни Эркети, где косил траву. Иосиф посадил его в коляску мотоцикла, связал руки, чтобы не буянил, и повез к Лауре в Лио.

– Он? – спросил Иосиф у дочери.

– Нет, папа! Была луна, а почтенного Мурмана я узнала бы в полной темноте!

Иосифу пришлось отвезти певца назад в поле, вернуть ему косу, извиниться и пожелать удачного сенокоса.

С горя милиционер запил с директором клуба Акакием, и тот сознался, что дал список актеров, которые приезжали не в этом году, а в прошлом. Акакий потерял бумаги, касающиеся майского спектакля. Иосиф рассвирепел: “Так я напрасно год за ними гонялся!” – и выстрелил. Акакий побежал, пули свистели у его ушей. Гипсовый Ленин в фойе клуба от прямого попадания потерял полчерепа.

Шел последний месяц моего пребывания в мамином животе. В глазах жителей деревни Лио милиционер видел нескрываемую издевку: “Ребенок рождается без отца”. Иосиф неистовствовал. Мрачно смотрел на живот дочери.

Бедная Лаура потеряла сон. Она вставала ночью с кровати, шла во двор, садилась на велосипед и уезжала в поля, мерцающие фосфорическими огнями. Если бы у светлячков были глаза, то они с удивлением смотрели бы вслед девочке в ночной рубашке, кое-как умещавшей живот на раме велосипеда.

В нескольких километрах от Лио по равнине тянулась железная дорога. В шесть утра там проезжал скорый поезд. Лаура, спустив с велосипедных педалей ноги, смотрела на пыльные вагоны, потом поворачивала велосипед и уезжала назад, в деревню. Однажды с подножки поезда был сброшен человек. В предрассветной синеве были видны силуэты людей, которые вытолкнули его с криками и хохотом. Следом полетели какие-то мелкие бумажки. Одна из них прилепилась к велосипедному колесу, Лаура увидела игральную карту – шестерку пик. Человек свалился на песчаную насыпь, тут же вскочил и, хромая, побежал за поездом. Лаура узнала его: это был санитар Карл Глонти, которой не раз брал у нее кровь и читал ей стихи Галактиона Табидзе.

Поезд санитар не догнал. Увидел Лауру, утер окровавленный нос. Они вместе пошли к деревне. Глонти рассказывал о себе: ему пришлось забросить прибыльное дело – собирать кровь. Недруги спалили его автобус. Он стал ездить по поездам и обыгрывать простофиль в карты, но и тут не повезло: одиночку-шулера накрыла поездная картежная мафия.

Побитый Карл весело смеялся, тыкал палец в живот Лауры, спрашивая, кто опередил его. Когда узнал, что удачливый соперник – инкогнито, принесший столько проблем в дом Лауры Квирикадзе, задумался и сказал:

– Пусть твой отец оплатит все мои долги, а я женюсь на тебе, мне всегда нравились беременные женщины.

В лучах встающего из-за виноградных холмов солнца санитар смотрелся очень живописно: высокий, плотный, в майке с рисунком шимпанзе, прыгающей с ветки на ветку, с синяком и разбитым носом.

Неожиданно для себя Лаура привела Карла в дом. Иосиф напоил его вином, которое готовил сам, выжимая сок из виноградных гроздьев в большую медную лохань. Карл оценил вино и как-то очень быстро сдружился с отцом Лауры, который, оказалось, прекрасно играл в карты и замечательно шулерничал. После второй бутылки вина они договорились, что с начала следующего месяца будут вместе ездить по поездам и обыгрывать дураков. Иосиф то ли шутил, то ли говорил серьезно. Его погнали из милиции за набеги на театры, вот он и готовился к новой жизни – из милиционера в шулеры.

Но дочке он сказал:

– Мое шулерство – это шутка, я вправлю мозги твоему балбесу, дай срок.

Карл стал ходить каждый день в дом Лауры. Купил себе костюм, Лауре – маленькое золотое колечко с аметистовым камешком. Он был нежен с беременной девочкой. Рассказал ей, что его мама, Зина, была руставской проституткой, что у него не было отца в детстве, что это его очень мучает и он всю жизнь ищет папу. Пригласил Лауру в ресторан – и вот тут случилась история.

Они сидели в зале, вокруг стоял гомон, человек двадцать воинов-десантников праздновали какой-то юбилей. Десантники произносили громкие тосты, забрасывали деньгами поющую на эстраде певицу, на пышных грудях которой сверкали сотни зеркальных осколков…

Кто-то окликнул Карла. Он оглянулся. В углу ресторанного зала у пластмассовой пальмы сидели те, кто скинул Карла с поезда. Карл, увидев “друзей”, встал, подошел к ним, поздоровался. Те усадили его за свой стол, но тут же “случайно” пролили на его голову кетчуп. Никто в зале не заметил этих издевательств, только Лаура, бледная, смотрела, как Карл отошел от столика под пальмой и пошел в туалет смыть кетчуп.