Владимир Семёнов - Трагедия Цусимы Страница 6

— Слышь, барин! В полпути — постоялый. Поднесешь стаканчик — уважу!

— Будь благонадежен: не обижу!

Ямщик слегка привстал, свистнул, и — коренник зарубил такую дробь, пристяжные свились в такие кольца, что только морозная пыль клубом встала за нами!.. Вот где, на Байкале, еще сохранилась русская тройка, воспетая Гоголем!..

В чистом, морозном воздухе горы противоположного берега выступали так отчетливо, что привычный «морской» глаз совершенно терял свою, долгой практикой приобретенную, способность оценивать расстояния. Казалось, они совсем близко; казалось, видишь самые мелкие складки гребня и в них налеты снега, — а на деле это были глубокие ущелья, под снегами которых можно было бы похоронить целые города…

Со станции Байкал несколько раньше меня на такой же «вольной» тройке отвалил, не скажу молодой, но моложавый генерал. Должно быть, у него не было особого уговора с ямщиком, потому что версте на 15-й мы его обогнали, как раз в то время, когда он, забрав по целому снегу, объезжал какую-то воинскую команду, переходившую Байкал пешком. В наушниках, с ружьями, у кого на правое, у кого на левое плечо, солдаты, а с ними и офицеры, шагали по плотному, подмерзшему насту так бодро, так весело… — Мне вдруг вспомнилось тургеневское «Довольно», — журавли, летящие в небе и ведущие гордую перекличку со своим вожаком: «Долетим? — Мы — долетим!»

И в этой, казалось бы, нестройной толпе, не соблюдавшей равнения ни «в рядах», ни «в затылок», в их широком, свободном шаге, в окриках и взрывах смеха, внезапно вспыхивавших и прокатывавшихся по колонне, — мне почуялась та же гордая сила, та же уверенность в себе, что и в тургеневских журавлях.

— Долетим? — Мы — долетим!..

Не я один это чувствовал. Генерал, ехавший впереди, вдруг скинул шубу, в которую был закутан, распахнул свое пальто на красной подкладке и, став в санях, как-то особенно задорно и радостно крикнул: «Здорово, молодцы! Бог в помощь!»

— Рады стараться! Здравия желаем! Покорнейше благодарим! — загудело по колонне.

Генерал махал фуражкой, кричал еще что-то, чего нельзя было разобрать, и мимо нас мелькали молодые… разрумянившиеся на морозе, радостно улыбавшиеся лица. Солдаты и офицеры тоже что-то кричали, махали фуражками, поднимали кверху ружья…

— Долетим? — Мы — долетим!

С какой силой, полное надежды и веры в будущее, билось сердце! Как бодро, как весело было на душе!..

Да, прав был адмирал Р., - думалось мне, — это уже война!

На той стороне Байкала, в Танхое, нас ожидал экспресс Восточно-Китайской дороги.

В вагоне первого класса оказалось только два-три инженеpa, ехавших по линии, полковник Л. и я. Завязалось знакомство. Говорили, разумеется, исключительно о положении дел в Маньчжурии и Корее. Мнения резко разделялись. Одни утверждали, что война неизбежна, что «не зря же японцы 10 лет создавали свою военную силу», выворачивая карманы населения, должны же они воспользоваться благоприятным моментом! Другие возражали, что «не зря же японцы 10 лет создавали свою военную силу», не для того же, чтобы все сразу поставить на карту и, в случае неудачи, снова и навсегда заглохнуть! Словом — из общего признания одного и того же факта выводы получались диаметрально противоположные.

Особенно горячий спор завязался у меня с полковником за обедом 27 января.

— Не посмеют! Понимаете: никогда не посмеют! Ведь это — ва-банк! Хуже! Верный проигрыш! — горячился он. — Допустим, вначале — успех… Но дальше? Ведь не сдадим же мы от первого щелчка? Я даже хотел бы их первой удачи! Право! Подумайте только о впечатлении этой их удачи! — Вся Россия встанет как один человек, и не положим оружия, доколе… Ну, как это там говорится высоким стилем?

— Дай Бог, кабы щелчок, а не разгром…

— Даже и разгром! Но ведь временный! А там мы соберемся с силами и сбросим их в море. Вы только, с вашим флотом, не позволяйте им домой уехать!.. Да что! Никогда этого не случится, никогда они не решатся, и никакой войны не будет!..

— А я говорю: они 10 лет готовились к войне; они готовы, а мы нет; война начнется не сегодня завтра. Вы говорите: ва-банк? Согласен. Отчего и не поставить, если есть шансы на выигрыш?

— Конечного шанса нет! Не пойдут!

— Вот увидите!

— Хотите пари? Войны не будет! Ставлю дюжину Мумма…

— Это был бы грабеж. Скажем так: вы выиграли, если войны не будет до половины апреля.

— Зачем же? Я говорю — её не будет вовсе!

— Тем легче согласиться на мое предложение. К тому же — вы вина почти не пьете, и я всегда буду в выигрыше.

Посмеялись и ударили по рукам. Разнимал путеец, тоже ехавший в Порт-Артур и просивший не забыть его приглашением на розыгрыш.

Мой случайный спутник, полковник Л., был преинтересный тип. Казалось, все его существо держится нервами. Высокий, ширококостый, донельзя худощавый, с болезненным цветом лица, он в отношении физической выносливости всецело зависел от настроения: то беспечно разгуливал на 10-градусном морозе в одной тужурке, то вдруг уверял, что ему надуло от окна, несмотря на двойные рамы с резиновой прокладкой, требовал из поездной аптеки фенацетину и поглощал его в неимоверном количестве, то жевал «из любопытства» ужасающие (совершенно несъедобные) бурятские лепешки, то уверял, что кухня экспресса слишком тяжела для его слабого желудка.

В этот вечер он, кажется, решил покорить меня, во что бы то ни стало, и продолжал свои атаки до тех пор, пока я не начал в его присутствии раздеваться и укладываться спать.

— Все военные агенты европейских держав единогласно доносят, что Япония может выставить в поле не свыше 325 тысяч! — повторял он, словно читая лекцию. — Но ведь и дома надо что-нибудь оставить?

— Да как вы верите таким цифрам? Ведь в Японии народу больше, чем во Франции! Отчего же такая разница в численном составе армии?

— Не та организация! Нет подготовленного контингента!..

— Десять лет подготовляют! Мальчишек в школах учат военному делу! Любой школьник знает больше, чем наш солдат по второму году службы!

— Вооружение, амуниция — все рассчитано на 325 тысяч!

— Привезут! Купят!

— Вздор!..

Я потушил электричество и завернулся в одеяло.

— Это не доказательство… — ворчал полковник, тоже уходя к себе (Согласно санитарному отчету об японской армии, в котором число больных, раненых, убитых и умерших приведено не только в абсолютных цифрах, но и в процентах, видно, что японская армия достигала полутора миллиона.).

Около полночи мы пришли на станцию Маньчжурия. Я крепко спал, когда Л. ворвался в мое купе и крикнул: