Алексей Полянский - Ежов (История «железного» сталинского наркома) Страница 6

Это сущая правда. Заслуга НКВД и лично генерального комиссара госбезопасности Ежова в этом несомненна. Пора наконец не только признать, но накрепко и навсегда запомнить: возводили домны Магнитогорска, верфи Комсомольска-на-Амуре, плотину Днепрогэса, копали тоннели московского метро и канала Москва — Волга, прокладывали рельсы БАМа (перечень можно продолжать на нескольких страницах) вовсе не «комсомольцы-добровольцы», о которых сложены песни и сняты кинофильмы, — хотя таковые в этом деле и участвовали, — но сотни тысяч и миллионы заключенных лагерей системы НКВД.

Вот для чего арестовывали обыкновенных рабочих и крестьян по политическим статьям. Одних наркомов, секретарей обкомов и командармов для освоения золотых приисков Колымы и лесных массивов Воркуты не хватило бы. Да и руки у них были не те…

Еще одно преступление совершил Ежов. По его собственному признанию на следствии (об этом есть в книге Полянского), он почистил четырнадцать тысяч чекистов, но недостаточно почистил.

Справедливость требует признать, что, скорее всего, большинство этих чекистов замарали свои руки и совесть преступлениями против общества, народа и государства. Правда, ни Ягода, ни Леплевский, ни Агранов, ни Заковский и прочие никакими шпионами не были, и никакого заговора против Сталина и Советской власти не замышляли. Но расстреляли их именно по фальсифицированным делам, а не за действительные грехи. Иначе говоря, даже в этом деле бал правил не закон, а беззаконие.

Но среди этих четырнадцати тысяч было по меньшей мере несколько сот, а я полагаю, что гораздо больше — три-четыре тысячи честных людей, добросовестно исполнявших свой воинский долг (а сотрудники госбезопасности являются по своему статусу военнослужащими) перед Родиной, имевших реальные, а не вымышленные заслуги. Достаточно назвать того же Артура Христиановича Артузова и его ближайших многолетних сотрудников.

Были расстреляны три руководителя внешней разведки в разные годы Михаил Трилиссер, Станислав Мессинг, Артур Артузов, начальники Разведывательного управления РККА Ян Берзин и Семен Урицкий, их заместители, начальники отделов.

Иначе говоря, надо осознать, что за время «большого террора» невиданному разгрому подверглась советская внешняя и военная разведка и контрразведка. Такого не смогли бы совершить спецслужбы всех враждебных Советскому Союзу империалистических и фашистских государств (включая немецкие гестапо и СД), вместе взятые.

По очень приблизительному подсчету было уничтожено до семидесяти процентов советских разведчиков как в центральном аппарате НКВД и Наркомате обороны СССР, так и работающих за кордоном, в том числе золотой элиты резведки — нелегалов. Дело дошло до того, что за два года до нападения Германии на СССР в Берлине работало всего-навсего два сотрудника советской внешней разведки НКВД, из которых один к тому же не знал немецкого языка! По той же причине была утеряна оперативная связь со многими ценными агентами за рубежом, во многих случаях восстановить ее оказалось уже невозможно.

Еще 10 июля 1931 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение, что ни одного коммуниста, работающего в органах ОГПУ в центре и на местах, нельзя было арестовывать без ведома и согласия ЦК ВКП(б).

Интересно, на скольких из 14 тысяч чекистов, которых почистил Ежов (а подавляющее большинство из них были члены партии и совсем немногие, самые молодые — комсомола), он получил письменное согласие ЦК?

На своих бывших заместителей, наркомов в республиках, комиссаров ГБ первого ранга, возможно, и получал. Ну а на остальных 13 с лишним тысяч?

Наконец, и это очень важно, массовые репрессии отторгли от Москвы и коммунистической идеи множество честных людей во многих странах мира, ранее относившихся к нашей стране с искренней симпатией, веривших, что в СССР действительно строится первое в мире государство трудящихся, где покончено с эксплуатацией человека человеком, где царствуют подлинная свобода, равенство и братство.

Эти исторические заслуги кровавого карлика никогда не забудет его Отечество. И это при всем при том, что железный сталинский нарком, живое воплощение «стальных ежовых рукавиц» был всего-навсего послушной игрушкой марионеткой в руках своего Хозяина и созданной им Системы подавления в лагерях всего человеческого.

Быть может, у Ежова по сравнению с его предшественником Ягодой и преемником Берия было одно-единственное достоинство, впрочем, весьма сомнительного толка. Он был фанатичным сталинистом, ни мгновения не сомневающимся в абсолютной правоте Хозяина, всегда убежденным, что все, что он делает, это на благо, во имя достижения великой цели, которая, как свято верили коммунисты того поколения, оправдывает средства. Ягода же и Берия были циниками и прагматиками, они смертельно боялись Сталина, но никогда не считали его полубогом. Ягода, сам старый член еще РСДРП, был прекрасно осведомлен о второстепенной по сравнению с тем же Троцким роли Сталина в октябрьском перевороте и Гражданской войне, Берия не хуже знал о также далеко не решающей роли Сосо Джугашвили в истории революционного движения в Закавказье.

Эту сторону характера Ежова, как мне кажется, прекрасно проследил в ее развитии Алексей Полянский, что придает его книге дополнительную ценность.

В отличие от тех же Ягоды и Берия, Ежов не был стяжателем, уже став секретарем ЦК и наркомом, в быту был достаточно скромным, удовлетворялся должностным окладом и официально положенными привилегиями. Установленный документально и множеством свидетелей порок — пристрастие к спиртному тяжким грехом на Руси никогда не считался, тяжело пил, к примеру, бывший Председатель Совнаркома СССР Алексей Рыков, но в вину ему этого не ставили, расстреляли не за этот порок — за вымышленные преступления. К тому же водка по тем временам продавалась воистину по смешной цене…

Все остальное о личности Николая Ивановича Ежова, человека страшного и жалкого одновременно, читатель узнает из предлагаемой его вниманию книги Алексея Полянского.

Теодор Гладков

ЕЖОВ

Когда хотят убить собаку, говорят, что она бешеная.

Полувековое молчание

С Александром Михайловичем я познакомился в самом начале семидесятых в Сыктывкаре, куда приехал в командировку начинающим журналистом. Встретился с ним на дне рождения у моего коллеги, которому он приходился дальним родственником.

Александру Михайловичу было уже прилично за семьдесят, но для своих лет выглядел он прекрасно, был энергичен, бодр и, не отставая от молодых, поднял за юбиляра несколько стопок водки. Михалыч, так называли его в компании, находясь на пенсии, продолжал работать, занимая не престижную в то время должность бухгалтера в городской больнице.