Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось... Страница 6

Вот так мы и дошли до своих.

Пришли голодные, грязные, вшивые. Сейчас скажу — не поверишь: я после июня 1941-го в баню попал только в марте 1942 года!

Под Каширой в полку старшина мне выдал новое обмундирование. Старое все — в огонь! Вместе с живностью. От вшей грязное белье шевелилось! Тут нас переодевали уже во все зимнее. Выдали теплое, добротное обмундирование. Но помыться я все же не успел. Началось наступление. Наша 9-я Крымская кавалерийская дивизия была переименована во 2-ю кавалерийскую и получила звание гвардейской. Я воевал в 4-м гвардейском полку. Дивизия входила в состав 1-го гвардейского кавалерийского корпуса. Командовал корпусом генерал Белов.

Когда началось наступление, тут и спать стало некогда. По пять, по шесть суток не спали. На марше, на коне едучи, глаза прикроешь и тут только поспишь.

В декабре мы освободили Венев, Одоев, Сталиногорск, вышли к Козельску.

— Что меня поразило во время войны… Что запало сильнее всего в душу?.

А вот что. Выступление Сталина 3 июля 1941 года. Он сказал: «Граждане и гражданки! Братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья мои…» И народ встал на защиту Родины. Я всю войну прошел с этими словами в сердце.

Что бы потом и теперь о Сталине ни говорили, а мы победили со Сталиным, с его словами: «Братья и сестры…»

— Наша маршевая рота двигалась к передовой. Шли по ржи. Август. Рожь неубранная, жалко топтать. А что поделаешь? На войне очень часто приходилось делать то, что в обычной жизни никогда бы не сделал.

Подошли: впереди уже траншеи виднеются. Немцы иногда постреливали. Народ мы были еще необстрелянный, пороху не нюхали. Один снаряд упал совсем рядом. И мы по неопытности испугались. Первая мысль: спрятаться! Куда? Неподалеку воронка. Мы всем скопом туда. И так понабились — куча-мала! Стали выбираться. Чуем, что-то завоняло… Мы сперва подумали, что кто-то из наших ребят с перепугу в штаны наклал. А дело-то оказалось вот какое: в эту воронку бойцы с передовой ходили оправляться. Боже ты мой! Кто смеется, кто ругается. Кто внизу лежал — ругаются. Кто сверху — смеются. Делать нечего, стали отчищаться. А то скажут: автоматчики-то, маршевая рота, обосранные пришли…

— До войны-то я жил на Украине. Там родина моя. Деревня Кербутовка Батуринского района Черниговской области.

Началась война. Наши отступали.

Однажды к нам заехал мой старший брат Василий, лейтенант-артиллерист. Это было где-то в июле — августе. Вместе со своим ординарцем. Оба на лошадях. Побыли где-то не больше часа и поехали. Сказал мне на прощание: «Ну, братко, родителей оставляю на тебя. Береги их. А мы скоро вернемся».

Вернуться-то они вернулись. Но нескоро. Под Харьковом Василий попал в окружение. Оголодали, обовшивели, оборвались. Как он потом рассказывал, выходили только ночами. И вышли. Вышли они втроем. Спаслись.

Воевал и другой мой брат, Григорий.

А мы спасались от немцев тут, в Кербутовке.

Брат уехал, а через несколько дней в деревню вошли немецкие части. Сперва появились мотоциклисты. Собрали людей. Назначили старосту.

Начался набор в полицию. Горько теперь вспоминать, но в полицию записались и многие мои друзья, одноклассники.

Вызвали в полицейскую управу и меня. «Сдай оружие». — «Какое оружие?» — «А какое брат оставил». — «Нет у меня никакого оружия. Брат ничего не оставлял». — «Сдай по-хорошему».

Меня посадили под арест. Сунули в какую-то каморку, заперли. Выставили часового. Утром вызвали отца. Отец подтвердил, что никакого оружия Василий не оставлял. Ладно. Тогда мне: «Записывайся к нам в полицию». Я стал отговариваться: мол, старые родители, мне надо за ними доглядать… Меня и отпустили.

Было нас трое друзей. Я, Миша Корниенко и Миша Белоус. Вместе учились в школе. И отцы наши дружили.

Мы ходили в лес. Лес у нас был небольшой. И однажды нашли мы там саблю, пистолет и винтовку. Все это оружие перепрятали.

И вдруг прошел слух: собирают молодежь и отправляют в Германию. Вызвали в управу и нас. Побольше десяти человек нас было. Из района приехал немец с переводчиком. Рассказывает нам, как хорошо будет в Германии и как сытно там кормят. Все, мол, получите специальности, жилье.

Повесили мы голову.

На завтра назначили сбор.

Отец мой воевал в Первую мировую и в Гражданскую. И сказал: «Ничего, сынок. Мы с матерью тебе сумочку соберем. Сумка пускай дома лежит. А ты с ребятами уходи в лес».

Когда после трехдневных скитаний по лесу мы пришли домой, отец мне рассказал такую историю. Приехал полицай, сумку мою забрал на повозку. Спросил, где сын. «А где-то тут, — сказал отец. — Может, к друзьям ушел. А может, уже и к управе пошел». Возле управы собралось человек восемь. Нас не дождались, поехали. Ребята, видя, что мы не явились, дорогой тоже почти все разбежались.

Мы потом долго еще жили в лесу. Ночью домой придем, украдкой продуктов наберем — и в лес обратно. Жили в лесу месяца три. Вырыли яму с полметра глубиной и над ней построили шалаш.

Вскоре прошел слух, что под Москвой наши немцам крепко дали по зубам. Полицаи сразу попритихли. Мы уже и днем стали приходить в деревню. Надо было помогать родителям по хозяйству. Отцу уже шестидесятый год пошел. Мать тоже была слабенькая.

Однажды вечером к нам во двор зашел разведчик. Я сперва спрятался. А он говорит мне: «Я к вам ненадолго. Дай мне поесть, и я уйду». Зашел в дом. С отцом и матерью поздоровался, сел за стол. Кто он и что он, не сказал. Но осведомленный — стал рассказывать, что происходит на фронте. Я сел рядом с ним, слушаю. Он рассказал о боях под Сталинградом.

Пришелец остался ночевать. Утром рано, еще потемну, ушел. Спросил, как лучше перейти Сейм. Отец ему указал дорогу. Он и ушел. А на прощание сказал: «Ждите. Не бойтесь, скоро вас освободят».

В 1943 году, в конце августа, нас освободили.

Я в этот день пас деревенское стало коров. Налетели самолеты. Самолеты итальянские. Начали бомбить. Бомбили деревню. Видимо, думали, что в Кербутовку уже вступили передовые части Красной армии. Загорелись дома. Крыши соломенные — горели как снопы. Много народу побило.

Спустя некоторое время из района приехали наши — полевой военкомат. Объявили мобилизацию.

Полицаи сперва ушли с немцами. Куда им деваться? Но с одним я потом встретился. Он от немцев ушел и где-то перешел к нашим. Воевал. Был ранен. Потерял ногу. Награжден. Инвалид войны. Машину ему дали. В сорок первом он меня в полицейскую управу под винтовкой водил.

На сборном пункте народу много. Пришел офицер, назвал наши фамилии и говорит вдруг: «Домой! Вас, двадцать пятый год, мобилизует территориальный военкомат».