Кристофер Роннау - Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме. Страница 6

— Малыш, мы во Вьетнаме, тут нет никаких правил, — такой он дал мне ответ и хихикнул. Скоро мы привыкли к открытым дверям и наслаждались видами, которые заслуживали внимания. Видимость была такой хорошей, что мы могли видеть, наверное, на сто миль. Под нами, насколько хватало глаз, раскинулись зеленеющие джунгли. Порой зелень прорезали извилистые реки. Я решил, что самая большая из них была рекой Сайгон. Довольно часто мы видели широкие полосы полей и рисовых плантаций, нарезанные на квадраты и прямоугольники, прямо как фермы в Штатах. Где-то далеко горел огонь, над ним на несколько сотен футов в небо поднимался столб угольно-чёрного дыма. Как потом оказалось, почти каждый раз, когда я летел на вертолёте или самолёте, на горизонте был виден дым. Я рассудил, что это нормально. В зоне боевых действий, по-видимому, всегда что-то где-то должно гореть.

Первым делом в Лай Кхе стал пятидневный курс в школе боевой подготовки, которую все называли «школа джунглей». Это было обязательно для тех, у кого ВУС (военно-учётная специальность) могла включать в себя боевые действия. Я имел специальность 11-Браво, что означало пехоту. Большая часть из нас в школе относилась к пехоте. Встречались и другие обозначения ВУС, все они состояли из числа и буквы. Механизированная кавалерия называлась 11-Эхо, военная полиция 66-Альфа, некоторые медики — 92-Браво, и ещё несколько других, которых я не знал. Всегда можно узнать у солдата, что он делал во Вьетнаме, спросив, какая у него ВУС.

Вывеска над воротами школы джунглей гласила: «Обучение предоставит вражескому солдату максимум возможностей отдать жизнь за свою страну».

На ведущей к школе тропинке я встретил Герберта Бека, знакомого мне по учёбе в Форт-Гордоне в штате Джорджия. Он попал в роту Альфа. Герб крайне мало походил на военного. У него был лишний вес, румяные детские щёчки, и ему никогда не удавалось стоять навытяжку вне зависимости от того, насколько накрахмалена была его форма.

Мы радостно друг друга приветствовали, как всегда делают в тех краях, увидев знакомое лицо. Некоторое время мы обменивались пренебрежительными замечаниями насчёт жары, москитов и страны в целом. Вскоре мы добрались до насущных вещей и принялись заверять друг друга, что мы-то уж наверняка вернёмся домой без малейшей царапины. Мы оба были уверены, что это почти очевидный факт.

Как только мы расселись на деревянных скамьях, на нас немедленно повалила информация. Мы, несколько десятков неофитов, ознакомились со сборкой и разборкой различных видов советского и китайского оружия. Мы увидели мины и ловушки. Мы узнали множество вещей, которые надо или не надо делать. Мы услышали от инструкторов всякие преувеличения относительно жизни в III корпусе и пересказы различных душераздирающих событий, многие из которых уже тогда выглядели надуманными.

Сержант Фуэнтес был приятным парнем, но иногда его было сложно понять. Мой школьный испанский находился в лучшем случае на среднем уровне. Фуэнтес, впрочем, внушал куда больше доверия, чем сержант Ла Гуардиа, которого мы прозвали сержант Лазанья. Лазанья был смуглым, всегда выступал без рубашки, и у него над сосками виднелись татуировки «сладкий» и «кислый». Я почему-то не могу вообразить его читающим лекции в Гарварде или хотя бы в Лонг Бич.

В тот же день нам всем выдали целую тонну снаряжения — рюкзаки, фляги, пончо, подсумки и каски, но ни боевых патронов, ни взрывчатки мы не получили. Я расписался над пунктирной линией и мне вручили мою личную М-16, сказав запомнить её номер, 179619. Он звучал немного в рифму, но в остальном ни имел никаких особых признаков. Я бы предпочёл номер, совпадающий с моим номером телефона или домашним почтовым индексом. Это была бы действительно приятная психологическая поддержка, потому что, хоть я и наткнулся на пару друзей из Штатов, но всё равно более чем изрядно тосковал по дому.

Ночью мы лежали на своих койках в просторной сорокаместной палатке. Не бог весть что, но в целом достаточно комфортно. Хотя формальное обучение на тот день окончилось, ночью мы получили ещё пару практических уроков жизни во Вьетнаме. Около полуночи батарея 155-мм гаубиц, стоящих неподалёку от нашей палатки, внезапно открыла огонь. Все шесть орудий стреляли разом, грохот стоял оглушительный. Вспышка из шести стволов была столь яркой, что свет проникал сквозь брезент и освещал пространство палатки так, что можно было читать книжку. Все сорок человек вскочили как по команде, вертя головами во все стороны и пытаясь понять, не попали ли мы под крупную атаку. На вторую или третью ночь лишь немногие просыпались после начала обстрела. Урок номер один: если хочешь спать в зоне боевых действий, то надо привыкать. Тут не то, что в колыбельке рядом с мамочкой.

С рассветом наше обучение продолжилось, когда мы обнаружили, что из палатки пропали два пистолета и нож. Урок номер два, некоторые подлые джи-ай украдут даже остывшую какашку, если она не прибита гвоздями. Мне приходилось смотреть за вещами и охранять своё имущество.

Лай Кхе когда-то была процветающей французской каучуковой плантацией, и до сих пор многие акры[10] там занимали высаженные ровными рядками деревья. Они были тонкими, без веток на стволе, но с пышной кроной широких тёмно-зелёных листьев на вершине, распущенных наподобие гигантского зонтика. Крайние листья соприкасались с листьями соседних деревьев, формируя гигантский навес в сорока-пятидесяти футах[11] от земли. Он задерживал большую часть солнечного света и создавал внизу обширное прохладное пространство почти без наземной растительности. Бриз, частенько задувавший под зелёный навес, создавал у земли освежающий эффект аэротрубы.

Десятки старых французских колониальных домов стояли неподалёку от заброшенной плантации. Дома относились к деревне Лай Кхе и населяли их в основном вьетнамцы. Остальная часть деревни состояла из бесчисленных лачуг, построенных из листовой жести, фанеры, листьев каучукового дерева, ржавого железа и прочего мусора. Вокруг всей деревни тянулись заборы из разных видов металлической сетки и колючей проволоки. Для жителей деревни действовал комендантский час. После заката они обязаны были находиться в деревне и оставаться там до рассвета.

Со всех сторон деревню толстым слоем окружали подразделения 1-ой дивизии. Там был аэродром с вертолётной эскадрильей и склад вооружений. Станция медицинской помощи, военный магазин и штаб располагались ближе к центру лагеря, а бронетанковые подразделения, автопарк и артиллерийские батареи чуть подальше. Пехотные части формировали самый внешний слой, по периметру. Тонкое кольцо стрелковых ячеек и укрытий окружало лагерь на все 360 градусов, отделяя базу от ничейной полосы снаружи. Ничейная полоса к востоку и югу от периметра состояла из густых джунглей, которые подступали на несколько метров к стрелковым позициям на сторожевой линии. Территорию перед позициями густо покрывали колючая проволока, сигнальные фальшфейеры и мины. Из-за кишащих там беспокойных обезьян часовые становились нервными и стреляли куда попало. От фальшфейеров обезьяны поспешно разбегались с воплями. Мины отправляли их прямиком в большой небесный зоопарк.