Владислав Бахревский - Савва Мамонтов Страница 6

— «Священный обет иметь постоянною, единою целию трудов и попечений своих — утверждение и возвышение благоденствия России», — повторил Иван Федорович и сощурил глаза. — Витиевато и громко сказано, а как сказано, так и жить будем.

Александру Николаевичу тридцать семь лет, однако, к большим государственным делам до сих пор допущен не был. Теперь сразу вся громада ложится на его плечи. Война первая. А ведь он не военный. Николай, принимая царство, хоть командиром дивизии был…

Новый царь объявил новый рекрутский набор, но крестьянин с винтовкой в руках всего лишь мишень. Солдатская наука тоже времени требует.

Война все ожесточалась. К союзникам примкнуло крошечное королевство Сардиния, в Крым прибыло пятнадцать тысяч итальянских солдат. В Евпатории высадился корпус Омер-паши — двадцать одна тысяча. Новые дивизии получили французы. Уже сто семьдесят тысяч отборных солдат штурмовали земляные бастионы Севастополя. Наполеон III прислал инженера генерала Ниеля. Генерал повел дело к решительному штурму, сосредоточил удары всех армий на Малахов курган. Это был ключ к Севастополю.

28 марта 1855 года бастионы и город подверглись десятидневному обстрелу.

В конце мая союзники овладели Селентинским и Волынским редутами, Камчатским люнетом.

У Саввы сердце замирало, когда он произносил эти странные, ставшие обязательными в разговорах слова: бастион, редут, люнет, Малахов курган.

К Малахову кургану французы продвинули траншеи так близко, что противников теперь разделяло только двести саженей.

27 июля государь император повелел князю Горчакову «предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне». Сражение на Черной речке принесло не победу, а новые ненужные жертвы. 5 августа восемьсот орудий союзников обрушили на Малахов курган беспрерывный огонь. Обстрел продолжался еще три недели, и 27 августа после получасового штурма Малахов курган пал. Все остальные бастионы устояли, но ключ от города оказался у французов.

За эту победу Наполеон III дал генералу Пелисье титул герцога Малаховского.

Дорожа жизнью солдат, князь Горчаков ночью перевел войска на Северную сторону города, за бухту.

С 27 сентября 1854 года по 27 августа 1855 года союзники потеряли убитыми семьдесят тысяч человек и столько же умершими от холеры и других болезней. Защитники Севастополя похоронили восемьдесят четыре тысячи сраженных товарищей, но война не кончилась. У союзников в Севастополе было теперь сто пятьдесят тысяч одних только пехотинцев, наша армия насчитывала сто пятнадцать тысяч штыков.

Умы юношества будоражили имена новых, непривычных героев. Говорили о хирурге Пирогове, о сестрах милосердия. Называли мать Серафиму, Якунину, Стахович, Домбровскую, родных сестер Гординских. Все знали Дашу Севастопольскую, матроса Кошку.

Наконец-то и русское оружие отпраздновало победу.

16 ноября 1855 года генерал-адъютант Муравьев взял крепость Карс, турецкая анатолийская армия перестала существовать. Можно было садиться за стол переговоров.

На всех театрах войны русские потеряли полмиллиона солдат. Война стоила народам России пятьсот миллионов рублей, союзникам на сто миллионов больше.

19 марта 1856 года царь издал манифест.

«При помощи небесного Промысла, всегда благодеющего России, да утверждается и совершенствуется ея внутреннее благоустройство, правда и милость да царствует в судах ея; да развивается повсюду с новою силою стремление к просвещению и всякой полезной деятельности, и каждый, под сению законов, для всех равно справедливых, всем равно покровительствующих, да наслаждается в мире плодом трудов невинных».

Иван Федорович, читая статьи мирного договора, вздыхал. Статьи были унизительные. Россия, получив Севастополь, возвращала Карс, часть Бессарабии, не имела права держать на Черном море флот по своему усмотрению, число кораблей должно быть равным с Турцией и другими Черноморскими странами.

— Сами заслужили, — сказал Иван Федорович детям. — А ведь все Бонапарт, тень его проклятая.

— Ты о чем это, батюшка? — не понял Савва.

— С чего все началось? Французский посол в 1851 году предложил отпраздновать во всех церквях день рождения Наполеона, а родился супостат 15 августа, в Успение Богородицы. Французы вспомнили о Наполеоне, потому что власть у них захватил его племянник, Наполеон III. Ну а Николай Павлович на той реляции начертал собственноручную резолюцию: «Публичную церковную службу по Наполеоне допустить не следует, ибо он императором перестал быть еще при жизни, сидел на острове Святой Елены, на море глядел. Потому нет никакого приличия праздновать рождение Наполеона у нас в России, откуда императора выпроводили с подобающей честью — пинком в зад». Не совсем так было написано, без пинков, разумеется, но смысл тот самый. Вот змея-Наполеон и затаил злобу. Для нас, русских, наши друзья всегда яд про запас держат. Та же Австрия. Николай Павлович спас ее от развала, побил венгерских сепаратистов, а как у нас война началась, австрияки штыки нашим войскам в спину уперли. — Иван Федорович поглядел на сыновей, на каждого по очереди, в глаза. — Вы, ребятки, это помните! Нам не воевать — торговать, но торговое дело тоже отчаянное. Друзья могут так поучить, без штанов останешься.

В гимназии дела у Саввы шли хуже, чем у царя на войне. Вот его оценки за февраль месяц. Закон Божий — 3, русский язык — 3, математика — 4, естественная история — 2, география — 2, французский язык — 2, немецкий язык — 5, история — 2, латинский язык — 3. Одно могло утешить: из двадцати трех учеников класса он занимал семнадцатое место, шестеро имели баллы еще более низкие.

На испытаниях за четвертый класс на «5» Савва сдал немецкий язык да Закон Божий, по русскому языку и по географии получил «двойки» и запись в табель: «Обязан возвратиться в гимназию 11 августа для дополнительных экзаменов».

Но то была проза жизни, были и праздники.

В Москву приехали защитники Севастополя. Народ встречал героев на заставе. От имени города солдатам и матросам поклон отдавали, к великой гордости Саввы, его отец и Василий Александрович Кокорев. Трех матросов отец взял в свою коляску и привез домой. За столом сидели семьей — званый ужин назначен на завтра.

Все три матроса были Иванычи. Евлампий Иваныч, Максим Иваныч, Ануфрий Иваныч. Савва, забывая приличия, глаз не мог отвести от Евлампия.

— Думаешь, сынок, коль я с Малахова кургана, так из другого теста? — улыбнулся ему матрос. — Такой же, Господи! А жив остался — то веление Божие. Кланялся, видно, ядрам ниже убиенных моих товарищей.