Владимир Рудный - Дети капитана Гранина Страница 6

Белая июньская ночь шла к концу. Воздух полон запахами сирени и росы. Лениво бьет прибой. Все в напряжении, ждут. В четыре пятьдесят утра Кабанов снова созвал главных командиров: фашистская Германия без объявления войны нарушила наши границы и бомбила наши города. Значит, не тревога - война.

Гранин в то утро не поехал к Белоусу учиться летать. С "голубятни" начальник артиллерии приказал: пушки зарядить к бою - возможно появление морского противника.

Когда Алеша прибежал в порт, на верхней палубе судна ставили зенитный пулемет, а белую грудь красавца матрос в люльке размалевывал пестрыми красками маскировки. Возле электрохода толпа: школьники, матери, учителя. Объявлена эвакуация всех, кто не нужен на фронте.

Одноклассники завидовали Алеше. Он, как взрослый мужчина, распоряжался собою сам. Он успел побывать в политотделе, но об этом помалкивал: ему приказали быть до срока призыва на буксире, а у ребят буксир не вызывал почтения. Прощался он с товарищами, как бывалый моряк, знающий свое место на войне.

- Белоус на борту? - спросил Алеша, не видя в толпе Кати.

- Давно в Кронштадте, самолетом улетела. Получил назначение?

- Остаюсь здесь, - важничал Алеша. - Назначен рулевым.

- Остаешься? - услышал он тихий голос за спиной, Катя оттянула его в сторону.

- А болтали - ты улетела. - Алеша смутился: Катя не терпела хвастовства.

- Не узнавал в политотделе про курсы снайперов?

- Тебе-то зачем? Вас всех вывозят в Кронштадт.

- Я остаюсь с отцом. Пока попрошусь в госпиталь. А потом...

Катя не договорила, объявили посадку. Она заволновалась:

- Только молчи. Девчонки узнают - сбегут. Ну прощай.- Она махнула Алеше и убежала.

За кормой электрохода пыхтел "Кормилец". Карлик, где-то внизу. Но ему выводить эту махину из гавани.

Алеша оглянулся, не смотрят ли товарищи, и прыгнул вниз. Все-таки он предпочел бы "Двести тридцать девятый".

Турбоэлектроход ушел в охранении эсминцев, катеров "МО" и гангутских истребителей. Над морем они сбили "юнкерс", не дали потопить судно. В тот же день в море ушли подводные лодки.

А "Кормилец" теперь нужен был всем, особенно в шхерах, где Шустров и вся команда знали ходы и выходы. Там возникал горячий фронт.

Над Гангутом высвистывали снаряды-входящие и исходящие, так называли снаряды батарей вражеских и своих. Под огнем действовал аэродром, всё на полуострове под огнем окружающих базу батарей. Садится после боя самолет, а перед ним рвутся снаряды. Выручают пушки Гранина, они бьют неистово, заставляя врага замолчать.

В первых же боях Гангут выстоял. С далеких фронтов поступали тяжелые вести. Там главное. Как помочь, как оттуда оттянуть силы - этим жил сражающийся в тылу врага гарнизон.

Прошел слух, будто Гранин снова, как в финскую войну, собирает матросов в десант. А Гранин сам рвался в наступление. Он вел огонь по сухопутью, ждал боя морского, изливал Пивоварову наболевшую душу:

- Был у саперов - лейтенант Репнин воюет. Разведчики ходили на ту сторону, пушку приволокли. Репнин хвастает: снайпер Сокур из окопа, что ему саперы соорудили, побил больше фашистов, чем весь наш дивизион. Был у Белоуса. Летает. Воюет. Топит корабли. А мы с тобой? Строим блиндажи в три наката, будто собираемся принять на себя все, что есть у Гитлера на складах. Хоть бы завалящий эсминец сунулся...

- Мы же артиллеристы, Борис Митрофанович, - расхолаживал Пивоваров Гранина. - Наша война - позиционная...

- Знаю, что не хлебопеки. - Гранин брал баян, пристраивался возле КП и заводил, конечно же, "Сама садик я садила...".

Известно, что это значило: капитан Гранин рвется в бой...

И Алеша ждал боя, настоящего, как он твердил себе, дела.

Гроза разразилась на западном фланге, на пограничном острове Хорсен. Оборону там держал взвод солдат. Взвод понес большие потери. Настал час, когда в живых остались раненный в голову сержант и семеро солдат, закопченных, измученных боем и бессонницей. Сержант рассудил: надо дождаться подкреплений. Он залег на развалинах у переправы к их острову Старкерн, о чем доложил по телефону на материк. Потом связь оборвалась. Мысль об отходе казалась солдатам чудовищной. Надо драться и задержать врага. Когда Кабанову доложили, что к Хорсену идет десант, он приказал артиллерии отсечь десант огнем, а за бойцами послать буксир и снять их с острова.

В полдень из Рыбачьей слободки на западе Ханко вышел "Кормилец". На полпути его обстреляли, но батареи Гранина открыли по пушкам врага огонь. "Кормилец" проскочил к крутой высоте Хорсена, за которой дрались семеро солдат и сержант.

- Как же их сюда вывести, пока Гранин подавляет противника?- сказал Шустров, выбирая, кого послать на остров.

- Я помню, где тот дом,-вызвался Алеша.-Мы туда пограничникам консервы носили. Позвольте сбегать?

- Беги, сынок. Только поберегись. Скажи, чтоб поспешили...

Алеша перемахнул за борт и по торчащим из воды скользким и острым камням добрался до суши. На гребень высоты он выбрался, разодрав в кровь руки. За каждым кустом Алеше мерещился враг; никакого оружия у него не было, кроме перочинного ножичка, подаренного Катей. Он оглянулся на море. Из рубки "Кормильца" чья-то рука ободряюще помахала ему фуражкой. "Василий Иванович тревожится!" Алеша смелее побежал по обратному склону высоты вниз.

На месте знакомого дома торчала труба, черная, простреленная насквозь. А вокруг - воронки, поломанные деревья, кирпич и бурая пыль.

- Стой!

Алешу испугал внезапный окрик.

- Не стреляйте, товарищи, я с "Кормильца", за вами.

Перед Алешей стоял огненно-рыжий сержант с перебинтованной головой, обросший густой закопченной щетиной.

- С какого кормильца? - грубо спросил сержант, разглядывая незнакомого, в матросской одежде парня.

- С буксира. Приказано вас снять с острова.

- Снять с острова?! - Сержант смотрел на Алешу с подозрением. - Хмара! Обыскать!

От обиды Алешу зазнобило. Но он и не шелохнулся, когда из развалин поднялся и подошел боец, такой же заросший, как и сержант, только не рыжий, а чернобородый. Алеша дал себя обшарить.

- Не тронь, я сам! - Алеша схватил чернобородого за руку, едва тот нащупал под тельником кармашек с комсомольским билетом.

Сержант вынул свой билет и сверил подпись и печати, он тоже вступал в комсомол на Ханко. Сличая лицо парня с фотографией, он невольно глянул на свою карточку и машинально провел ладонью по щетине: попадись он сам с такой физиономией на проверке, ему бы несдобровать,

- Значит, за нами, говоришь? - Сержант вздохнул, не посмев произнести то, о чем горько подумал каждый: "Сдаем остров?!"

- Василь Иваныч просил поскорее, а то снарядами накроют.

- За мной! - приказал сержант, подхватывая оружие, телефонный аппарат и не спрашивая, кто такой "Василь Иваныч".