Татьяна Бобровникова - Сципион Африканский Страница 6

Но как построить флот? Казна была опустошена долгой, мучительной войной, и хотя, по выражению Полибия, воинственный дух побуждал римлян к войне, средств для этого у них не было. Но «великодушие и любовь к родине» первых людей государства спасли положение. Сенаторы решились на то, на что никогда не отважилась бы карфагенская знать: они на свои личные деньги построили корабли (Polyb., I, 59, 6–8). В решительной битве при Дрепанах консул Лютаций Катул разбил карфагенский флот. Карфагенские правители облекли тогда Гамилькара Барку неограниченными полномочиями — заключить мир или продолжать войну. Гамилькар понял, что война проиграна. Он обратился к римскому консулу с мирными предложениями. Надо сказать, что и силы самих римлян были на исходе.

Мир был заключен на следующих условиях: карфагеняне выплачивали римлянам контрибуцию, отказывались от всей Сицилии и обещались впредь никогда не нападать ни на самих сицилийцев, ни на их союзников (Polyb., I, 62–63, 3). Так окончилась вековая борьба за Сицилию, и римлянам удалось то, что не удалось ни Дионисию, ни Агафоклу. Эта война, заключает Полибий, «длилась непрерывно 24 года и была продолжительнее, упорнее и важнее всех войн, какие известны нам в истории» (Polyb., I, 63, 4). В отношении доблести победный венок, по его признанию, стяжали римляне, но величайшим вождем того времени по уму и отваге был Гамилькар Барка (Polyb., I, 64, 5–6).

НАЕМНИЧЕСКАЯ ВОЙНА

После столь долгой и напряженной войны карфагеняне, однако, не вкусили мира. Дома их поджидала новая смута. Началась она как-то незаметно. Когда в Сицилии был заключен мир, в Карфаген стали прибывать наемники, отряд за отрядом. С каждым отрядом нужно было поскорее расплатиться и отослать на родину. Гамилькар нарочно отправлял воинов небольшими частями, опасаясь их буйных выходок. Но карфагеняне медлили с уплатой жалования. Их сгубила жадность: они без конца торговались и оттягивали выдачу денег. В результате в Карфагене скопились огромные полчища варваров. А когда это случилось, пунийцы пришли в ужас, очутившись в одних стенах с буйной и дерзкой толпой солдат, и поспешили выпроводить их и отправить в город Сикку. Это была вторая роковая ошибка карфагенян. Они собрали всех наемников вместе. Предоставленные самим себе, солдаты предались праздности и разгулу. Безделье, пьянство, воспоминание о только что виденных сказочных богатствах Карфагена и щедрых обещаниях, которые давали им полководцы перед битвами, сделали их наглыми и разожгли их алчность. Они без конца высчитывали, сколько должны им карфагеняне и с каждым днем эта сумма непомерно увеличивалась. И они нетерпеливо поджидали вестей из Карфагена. И вот, наконец, является долгожданный вестник. Каково же было бешенство наемников, когда они из путаных речей посла поняли, что он не привез им денег, а приехал опять с ними торговаться. Яростными криками заглушали они речи посла. Договориться с этой бесчисленной толпой не было никакой возможности: здесь были и иберы, и кельты, и ливийцы, и балеары. Они не понимали ни друг друга, ни карфагенян. В поднявшейся страшной неразберихе карфагеняне бросились за помощью к переводчикам, но это уже не помогло, тем более что эти люди часто искажали их речи, случайно или по злому умыслу. Кончилось тем, что наемники прогнали карфагенян и двинулись к Тунету.

Теперь карфагенянам стало ясно, что лучше было сразу заплатить наемникам и не раздражать их мелочной скупостью. Но было поздно. Пунийцы впали в другую крайность — от суровости перешли к неумеренной лести и раболепству. Самые знатные из них приходили в лагерь наемников, всячески заискивали перед ними, давали щедрые обещания. Видя их страх, варвары наглели не по дням, а по часам. Они презирали этих богатых, трусливых горожан. С гордостью они говорили, что сражались против римских легионов — чтó после этого значат для них какие-то карфагеняне или любой другой народ! Каждый день они выставляли все новые наглые и несправедливые требования, а едва карфагеняне их выполняли, требовали большего. А пунийцы были настолько малодушны, что все терпели.

Наконец к ним послали их любимого вождя Гескона — Барку они не любили, — чтобы тот расплатился с ними и убедил уехать. Сначала все шло хорошо, и вид денег, привезенных Гесконом, успокаивал варваров. Но нелегко утишить уже начавшийся мятеж. Двое из вождей, которых возвысила смута, не хотели мириться с потерей власти. То были ливиец Матос и беглый италийский раб Спендий. Они сумели внушить части наемников, что их хотят обмануть. И вдруг разом вспыхнул бунт, неистовый и неодолимый, как пожар. Поднялся невероятный шум, все слушали только Спендия и Матоса. «Если выступал теперь кто-нибудь другой с советами, они не дожидались конца речи и, не зная еще, соглашается ли говорящий со Спендием или возражает ему, тут же побивали его камнями. Так убили они немало на этих сборищах и начальников, и простых людей. Толпа понимала только одно слово: „Бей!“, поэтому наемники били не переставая, особенно когда сбегались на сборища пьяные после обеда» (Polyb., I, 69, 9–13). Никто уже не решался выступить против Спендия и Матоса и их избрали вождями. Всюду видел Гескон мятеж и смуту. Наемники обратились в диких зверей. Но он с риском для жизни оставался с ними и увещевал их, с ужасом думая, что будет, если эта лавина хлынет на Карфаген. Наконец, они кинулись на него, сбили с ног и заковали в цепи. Заковали они и бывших с ним пунийцев.

Так стали наемники открытыми врагами карфагенян. И вся Африка пришла в движение. Ливийцы, порабощенные карфагенянами, ненавидели их лютой ненавистью. Карфагеняне были жестокими и алчными повелителями. Они не знали меры: крестьян заставляли отдавать половину урожая. Они не знали ни снисхождения, ни пощады, ценили только тех наместников, которые могли выжать из несчастной страны больше денег. И вот теперь народное озлобление прорвалось. Ливийцы как один примкнули к мятежникам, женщины торопили и воодушевляли их. Они отдавали все свои сбережения, снимали с рук кольца, вынимали из ушей серьги и отдавали их наемникам. Они готовы были на все, только бы видеть унижение ненавистных карфагенян.

А Карфаген был совершенно беспомощен среди этой общей ненависти. Раньше пунийцы получали доходы с Ливии, а воевали силами наемников. Теперь все это обратилось против них. Ничто не в силах было остановить мятежников. Теперь все надежды города сосредоточились на Гамилькаре Барке. Приняв главное командование, Гамилькар стал действовать столь успешно, что вскоре город смог вздохнуть спокойнее. Он сформировал новый отряд из перебежчиков и нанятых на последние деньги наемников. Он привлек на свою сторону нумидийского князя Нараваса и двинул против восставших семьдесят боевых слонов.