Военные контрразведчики - Александр Юльевич Бондаренко Страница 6

с 1895 года «инициативно» — то есть он сам предложил свои услуги противнику — работал на германскую и австро-венгерскую разведки из материального интереса. Лишенный чинов и дворянского достоинства, изменник был приговорен к двенадцати годам каторжных работ. Варшавский округ тогда был форпостом, передовым во всех отношениях отрядом Русской армии — его можно уподобить последующей Группе советских войск в Германии, и также вызывал огромный интерес противника.

В 1902–1904 годах в России, а позже — уже со шведской территории, очень деятельно работал японский военный атташе подполковник Мотодзиро Акаси, который не только получал разведывательную информацию от своих агентов, но и занимался подрывной работой. В частности, он немало сделал для финансирования так называемой Первой русской революции — вплоть до поставок оружия и боеприпасов «рабочим дружинам», членов которых тогда официально именовали столь знакомым нам словом «боевики».

Кстати, еще один очень интересный момент. В книге «На службе трех императоров»[13] генерал от инфантерии Н. А. Епанчин писал, что «с января 1900 года в Морской академии начались занятия военно-морской игры с целью проверки нашей боевой подготовки на Дальнем Востоке». Николай Алексеевич вспоминал, как в течение трех месяцев флотоводцы и военачальники отрабатывали сценарий возможной войны, которую адмирал А. А. Вирениус, командовавший «японской стороной», начал внезапным ночным нападением на русские суда, стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура. Занятия, по два раза в неделю, продолжались в течение трех месяцев, но за это время в Морской академии ни разу не побывали ни Николай II, по указанию которого проводилась оперативная игра, ни военный и морской министры, ни начальник Главного штаба. Тщательная проработка всех вопросов показала, что к войне на Дальнем Востоке Россия не готова; по итогам оперативной игры был составлен объемный по размеру секретный отчет.

Вопреки предупреждениям военных специалистов российское руководство все равно втянулось в вооруженный конфликт с Японией. Мало того! Напав в ночь на 27 января 1904 года на русскую эскадру в Порт-Артуре, японцы точно повторили план, разработанный адмиралом Вирениусом в 1900 году. «Быть может, секретный отчет об этой игре попал в руки японцев», — предполагал генерал Епанчин.

Что ж, блистательный пример работы разведки: воспользоваться для нападения на противника им же разработанным планом! Но где была военная контрразведка?! Увы! В самом начале века «борьбой с иностранным шпионажем в вооруженных силах, то есть военной контрразведкой, частично занималось Третье (охранное) отделение Департамента полиции Министерства внутренних дел. Основной задачей Третьего отделения являлась борьба с революционным движением в стране и российской эмиграцией за рубежом. МВД ограничивалось лишь периодическим направлением циркуляров, в которых поручало жандармским управлениям и охранным отделениям усилить наблюдение за иностранными разведчиками. При этом какие-либо инструкции по организации и проведению этой работы оно не давало, да и не в состоянии было дать»[14].

Как писал в своих лекциях генерал-майор Николай Степанович Батюшин, стоявший у истоков российской военной контрразведки, она «находилась всецело в руках политического сыска (жандармов), являясь его подсобным делом. Этим и объясняется то обстоятельство, что борьба с неприятельскими шпионами велась бессистемно, шпионские процессы являлись редкостью»[15].

Батюшин Николай Степанович (1874–1957). Окончил Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба. Участник Русско-японской войны с 19 октября 1904 года; с 30 июня 1905 года — старший адъютант штаба Варшавского военного округа, возглавлял разведывательную службу. В октябре 1914 года — начальник разведывательного отделения штаба Северо-Западного фронта; с 6 октября 1915 года — генерал для поручений при главнокомандующем армиями Северного фронта. В начале 1917 года возглавлял комиссию по борьбе со шпионажем при штабе фронта. Генерал-майор. С конца 1918 года — в Белом движении; после сдачи Крыма — в эмиграции.

Из служебной аттестации 1899 года:

«Отличаясь воспитанной выдержкой, держит себя с большим достоинством и служебным тактом как в обращении к старшим и начальникам, так и вообще ко всем младшим себя… Здоров, вынослив и неутомим… Самолюбив и чуток к правде и справедливости. Самостоятелен, энергичен, к делу службы относится с любовью и принимает решения на основании здраво-логических выводов, не нуждается в посторонней помощи».

Не имеет смысла уточнять, что у политической полиции своя сфера деятельности, у военной контрразведки — своя, и каждое из этих направлений имеет определенные особенности. Это понимали многие, и в военном ведомстве давно уже вызревала идея создания собственного специального органа для борьбы с иностранным военным шпионажем.

Наконец, 20 января 1903 года военный министр генерал от инфантерии Алексей Николаевич Куропаткин направил на имя Николая II докладную записку, в которой говорилось: «Совершенствующаяся с каждым годом система подготовки армии, а равно предварительная разработка стратегических планов на первый период кампании приобретают действительное значение лишь в том случае, если они остаются тайной для предполагаемого противника; поэтому делом первостепенной важности является охранение этой тайны и обнаружение преступной деятельности лиц, выдающих ее иностранным правительствам. Между тем, судя по бывшим примерам, обнаружение государственных преступлений военного характера до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств; ввиду сего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остается нераскрытыми и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны…»[16]

После этой пространной преамбулы следовали конкретные предложения по созданию органа, которому будет поручено заниматься контрразведывательной деятельностью в интересах вооруженных сил, и вывод: «Таким образом, деятельность данного органа распадается: на руководящую, намечающую вероятные пути тайной разведки иностранного правительства и устанавливающую надзор за ними, и исполнительную, состоящую в непосредственном наблюдении за этими путями. Для первой деятельности необходимы специалисты военного дела, вполне знакомые с организацией наших военных учреждений, родом и степенью важности подлежащих их ведению тайн; для второй деятельности необходимы специалисты по тайному розыску, т. е. агенты-сыщики.

В соответствии с этим при Главном штабе полагалось бы учредить особое разведочное отделение…»[17]

На следующий день Николай II начертал на полях докладной записки «Согласен», — и тем было положено начало регулярной контрразведывательной службе Главного штаба. Создавалась она негласно, должна была действовать в строжайшей тайне, а потому для конспирации названа была не контрразведкой, но Разведочным отделением, хотя даже и под таким названием в официальной структуре Главного штаба отсутствовала. В общем, взяли и назвали, так сказать, кошку мышкой, думая, что всех обманули: «в России все тайна…»

Изначально в состав отделения помимо его начальника входили «старший наблюдательный агент», «шесть наружных наблюдательных агентов», «агент-посыльный», два агента «для собрания справок и сведений и для установок (выяснение фамилий лиц, взятых по наблюдению)», девять «внутренних агентов» и два «почтальона». «Наружные агенты» осуществляли наблюдение за «объектами» на улице, «внутренние» — «на квартирах, в разных правительственных учреждениях, в гостиницах, ресторанах и проч.».

Поскольку главные центры шпионажа — военные атташаты иностранных государств — находились в столице России и главной задачей новой службы должно было стать