Сергей Мавроди - Тюремные дневники, или Письма к жене Страница 6

— А?

— Ты, как, золотая?

— Я все, не могу уже! Замерзла!

Черт! Действительно холодно. Чтобы согреться, приходится теперь непрерывно ходить по камере.

— Старшой!

— Чего?

— Включи воду.

— Деньги давай!

— Я порезался.

— Чем ты там, блядь, «порезался»?!

(Шмоны в карцере ежедневные. А часто и по два раза в сутки. Колюще-режущие предметы категорически запрещены.)

Насчет воды. Вот любопытно. Сахар к чаю дают здесь с утра и сыплют его в кружку, а сам чай дают вечером. Так что кружка весь день занята и набрать воды в нее невозможно. Можно, конечно, в миску, но она жирная и сальная, т. к. щи здесь обычно с комбижиром, который холодной водой практически вообще не отмывается. Только еще больше по всей миске размазывается. (Кстати, миска здесь тоже как-то по-особому называется. Не помню только как. Вернусь в камеру — спрошу.)

Еще из терминов. «Цинковать». Стучать особым образом (скажем, два или три раза) в стену камеры соседям, чтобы они принимали груз (по дороге). Те должны в свою очередь ответить, подтвердить, что все поняли — «отцинковать». «Отцинкуй в два-семь». Номера камер здесь называются именно так. Не «234», а «два-три-четыре». Так удобнее, чтобы потом по сто раз не переспрашивать. Особенно, когда на решках перекрикиваются.

— Два! — три! — четыре! Два!! — три!! — четыре!!

— Говори-говори!

Все! Узнали, что я здесь сижу! Началось. Где сижу? Сколько дали?

И пр., и пр. Ладно, потерпим. Тем более, что пришел старшой.

— Старшой! Старшой!

Голос дежурного:

— А у старшого большой?

Все сразу же умолкают.

— Старшой!

— Говори.

— Один-пять.

— Ну, говори-говори.

— Говорю.

— Щас пиздюлей получишь, будет тебе один-пять, на хуй!

(«Один-пять» — это он назвался, что говорит из 15-й камеры.

Например: «Старшой! Один-пять воду включи!»)

Дежурный (старшой) опять куда-то съебался.

— Один-три!

(Это уже мне.)

— Да!

— К тормозам подойди!

(Подойди к двери, чтобы слышнее было.)

Но тут, к счастью, вернулся старшой со шнырем. Открыли кормушку и вернули мне мою тряпку.

Чудеса, да и только!

Насчет «маляв». Я уже писал, что малява — это записка, обычно запаянная в целлофан. Т. е. бумажная записка тщательным образом сворачивается и упаковывается в целлофановую обертку из-под сигарет.

Края которой потом запаиваются на огне. Получается компактная, герметически затянутая в целлофан узкая бумажная полоска. На одной стороне обычно написано, кому (например, «Х 250 Диме», т. е. хата 250, Диме), а на другой — от кого («Х 231», т. е. от хаты 231). Если хаты не соседние, то, чтобы попасть к адресату, малява, проходит через несколько хат. И в каждой написанная на ней информация тщательно фиксируется с указанием точного времени ее прохождения через данную хату. И, если малява до адресата не дошла и по пути где-то спалилась, начинаются разборки. Выясняется, где именно это произошло и пр. Точно так же передаются «грузы». Чай, сигареты и т. п. Малявы бывают обычные и разные там хитрые. «С сопроводом», «на строгом контроле» и пр. Но тут я еще сам толком не до конца разобрался, что к чему. Просто незачем было. Вникну при случае — напишу подробнее.

— Све-ет!

— А?

— Волчок чешется?

— Ага!

— Капуста.

Прокомментировал Леха из один-два. («Капуста», как я понял из дальнейшего — дура, глупая женщина.)

28 марта, пятница, утро

Крыса что-то совсем исчезла. Не подает вообще никаких признаков жизни. Как будто ее здесь никогда и не было. Может, это оттого, что раньше я хлеб на полу держал (на бумаге), а вчера стал на полку класть? Но, как бы то ни было…

В сущности, карцер в условиях тюрьмы — это идеальный рабочий кабинет. В камере никого нет, никто не мешает. В шесть часов утра шконку подымают. Вот тебе стул, стол — сиди, работай. Если бы шконку не подымали, так бы весь день на ней и валялся в полном отупении.

Как в камере. А так — лечь нельзя, сидеть холодно, волей-неволей начинаешь ходить по камере. Через некоторое время согреваешься, оживаешь, мысли всякие появляются… В общем, процесс пошел! В самом деле, что ли, еще здесь остаться? Взять у адвоката пятьдесят рублей… единственное неудобство — позвонить отсюда нельзя.

О! Вспомнил, как миска по-тюремному называется. «Шленка».

В коридоре громко мяукает кошка, Господи, она-то что в карцере делает? Хотя, впрочем, «крыс и мышей ведь здесь…». Ага! Наверное, поэтому-то моя крыса и исчезла!

— Старшая!

— Ну, что ты кричишь? Не видишь, я пишу?

— Да как же я вижу?!

Ну вот… Кошка ушла, и крыса опять появилась. Прямо среди бела дня…

Тот же день, около пяти

За стеной, в соседней камере — громкое рыдание. Истерика.

Взрослый мужчина, сорок восемь лет. Статья: «превышение служебных полномочий». (Значит, из начальников.) Рыдает прямо в голос: «За что?.. И так плохо, а теперь еще и в карцер посадили!» Всхлипывания разносятся по всему карцеру. Дежурная его утешает, как может. Через полчаса подходит еще раз: «Ну, как ты там? Все нормально?

Успокоился?» В ответ слышится лишь какое-то невнятное бормотание.

Вообще-то проявления подобного участия со стороны тюремного персонала, судя по всему, большая редкость. По крайней мере, на Бутырке сокамерники рассказывали мне, как у них в камере «один повесился». «Приходим с прогулки, а он на шконке висит. Я, когда его снимал, он у меня еще в руках дернулся и вздохнул, еще живой был. А врач подошел, рукой над лицом провел и говорит: «Все, труп».

Никакого там искусственного дыхания, массажа… Даже не дотронулся.

На носилки положили и унесли».

А вот и подтверждение! Дежурная вызвала кого-то по телефону, вероятно, своего начальника. «Ну, чего тут? Какая истерика? По какому поводу?.. Да ты, блядь, на меня смотри! Я с тобой разговариваю, ебаный цвет! Поползновений никаких дурных не имеешь?

Смотри, а то на Бутырку увезем, а там еще хуже!.. Психиатра? Он только до пяти работает, а сейчас уже шесть!»

Впрочем, все это даже к лучшему. Воду, по крайней мере, теперь будут наверняка включать по первому требованию. Чтобы заключенных лишний раз не нервировать. А то вдруг, блядь, и у меня тоже истерика случится? Повешусь тут без воды на хуй!

Дежурная постоянно подходит к соседу. Проверяет, как он. «Ты чего там дымишь? (Сигареты в карцере запрещены.) Смотри, чтобы я тебя в последний раз видела!»

— Свет! А тебе какие мужики нравятся?

— Высокие.

— Вот я высокий. А глаза какие?