О поэзии Андрея Белого - Цезарь Самойлович Вольпе Страница 6

Белый много работает над вопросами ритмики в русской классической поэзии 20–30-х годов ХIХ века (Пушкин, Баратынский, Тютчев), в частности, особенно тщательно разрабатывая ритмические возможности ямба. Он создает целую систему графического исследования ритма, расположения ударений в стихе и движения ритмических кривых в строфе (его «кривые», «крыши», «корзинки» и т. п. — в книге «Символизм»). Это богатство ритмических возможностей ямба получает применение в его работе над метрикой и ритмикой «Урны». (Напомню замечание Белого, что не случайно большая часть стихов «Урны» получила выражение в ямбах.) Такие характерные формы пиррихиев в стихах, связанных параллелизмом ритма и синтаксической формы, как:

Мгновеньями текут века.

Мгновеньями утонут в Лете, —

становятся отличительной приметой его стихотворных ритмов. Однако, используя стихотворную технику 20–30-х годов XIX века, Белый делает ее средством для углубления модернистического характера своих стиховых интонаций (короткая фраза, употребление ассонансов и неточных рифм, отрывочность речи, повторение тех же слов и стихов, экспрессионистический ход поэтической мысли и т. п.).

Следует особо отметить в «Урне» стихотворение 1907 года «Кольцо», предсказывающее метрическую форму стихотворения Блока из цикла «На поле Куликовом»:

…Как камень, пущенный из роковой пращи,

Браздя юдольный свет,

Покоя ищешь ты. Покоя не ищи.

Покоя нет…

Ср. у Блока:

Закат в крови! Из сердца кровь струится

Плачь, сердце, плачь…

Покои нет! Степная кобылица

Несется вскачь!

Предисловие к «Урне», о котором Брюсов справедливо писал, что оно идеализирует сборник, открывало дорогу к религиозному пониманию искусства. Здесь уже совершенно определилось различие путей Белого и Блока, идущих от одинаковых исходных позиций соловьевства.

22 октября 1910 года Блок писал Белому: «Мне остается только подчеркнуть в данный момент и для тебя то свойство моей породы, что, любя и понимая, может быть, более всего на свете людей, собирающих свой „пепел“ в „урну“, чтобы не заслонить света своему живому „я“ (Ты, Ницше), — сам остаюсь в тени, в пепле, любящим гибель — ведь история моего внутреннего развития „напророчена“ в „Стихах о Прекрасной Даме“».

От «Пепла» Белый пошел в сторону углубления соловьевского мистического мировоззрения, от «Балаганчика» Блок пошел к темам «гибели», к «Страшному миру» и к проблемам исторических судеб России.

5

Эпоха реакции породила широчайший разброд и кризис в различных слоях буржуазно-дворянской интеллигенции. «Поражение революции 1905 года породило распад и разложение в среде попутчиков революции. Особенно усилились разложение и упадочничество в среде интеллигенции»[8]. Внутри символизма также усиливаются реакционно-мистические учения. В связи с этим все более резко обнаруживаются противоречия в среде символистов. Уже к 1909 году обнаружились противоречия и в руководстве «Весов». Белый в это время, на путях мистического обоснования эстетики символизма, приходит к проповеди нового религиозного сознания.

Брюсов, став перед фактом, что историческая роль школы сыграна, ликвидировал журнал «Весы» и перешел в «Русскую мысль». Корабль символизма был Брюсовым взорван.

Взамен «Весов» Белый, в сотрудничестве с Вяч. Ивановым, А. Блоком и при редакторстве издателя Э.К. Метнера, создает в 1909 году книгоиздательство «Мусагет» (1909–1912), а с 1912 года — новый журнал «Труды и дни» (1912–1916).

В это время, оторванный от революционных общественных движений эпохи, враждебно относящийся к существу материалистического мировоззрения, Белый увлекается антропософией Р. Штейнера (мистическим учением о самосовершенствовании человека). Таков был естественный итог философских скитаний Белого, подменявшего богостроительской схоластикой поиски действительного выхода из тупиков буржуазной культуры.

«В 1910 году, — пишет Белый в неопубликованной „Автобиографии“, — разочарованный в буржуазной Москве, я прекратил чтение лекций».

26 ноября 1910 года Белый уехал за границу вместе с художницей-офортисткой А.А. Тургеневой («Асей» — изображенной им под именем Нелли в «Путевых заметках» и в «Записках чудака»), взгляды которой способствовали усилению мистической стороны его мировоззрения. Белый поехал в Сицилию, Египет, Тунис, Иерусалим и к лету 1911 года вернулся в Россию.

Первоначально он поселился в семье отчима А.А. Тургеневой — лесничего Кампиони, в Боголюбах, под Луцком. Здесь он провел лето. Его отношения этой поры с А.А. Тургеневой послужили материалом для его стихов, вошедших впоследствии в сборник «Королевна и рыцари».

В течение 1911 года он работал над романом «Петербург», который первоначально задумывал как вторую часть своего романа «Серебряный голубь» (1910) и который вскоре превратился в совершенно самостоятельное произведение. В этих двух романах, — наиболее значительных художественных произведениях Белого, — благодаря тому, что основой пессимизма Белого было неприятие им эпохи реакции, его критика действительности оказалась отмеченной глубокой социальной содержательностью. Обобщающий социальный смысл «Серебряного голубя» и «Петербурга» (особенно «Петербурга») делает их, несмотря на мистическую окраску сатиры Белого, произведениями большого конкретно-исторического содержания, включающего в себя критику общественного строя царской России. И когда Белый представил «Петербург» в редакцию заказавшей его «Русской мысли», Струве, найдя в романе сатиру на тогдашнюю государственность, отказался роман печатать.

В 1912 году Белый снова уехал с А.А. Тургеневой за границу и поселился в Швейцарии, в Дорнахе, около Базеля. Здесь он прожил до 1916 года. Здесь же он в 1915–1916 годах писал «Котика Летаева», первую часть задуманной им многотомной эпопеи «Моя жизнь».

В 1916 году Белый вернулся в Россию. Историю своего возвращения на родину он рассказал в своей двухтомной книге «Записки чудака» (1921–1922). В России первым его впечатлением было ощущение приближения революции. «Все, что случилось потом, — пишет Белый в „Записках чудака“, — не поражало меня; так я был поражен первым днем в Петербурге: шестнадцатый год, месяц август — запомнился; и нем февральская революция осуществила себя». Эти же настроения отразились в его стихах 1916 года. Например:

Встань, возликуй, восторжествуй, Россия!

Грянь, как в набат, —

Народная, свободная стихия

Из града в град!

(«Декабрь 1916»)

В 1922 году Белый подвел итоги своим идейным блужданиям этих лет. В авторском резюме к «Запискам чудака» он писал: «Записки… повествуют о страшной болезни, которой был болен я в 1913–1916 годах. Но я, пройдя через болезнь, из которой для многих выхода нет, — победил свою „маniа“, изобразив объективно ее… в …сатире на ощущения „самопосвящения“. „Записки чудака“ — сатира на самого, на пережитое лично».

6

Октябрьская революция расколола русских символистов на два резко враждебных лагеря.

Андрей Белый оказался среди тех представителей русского символизма, которые приняли и приветствовали великий Октябрь. В «Автобиографии» Белый пишет: «К моменту Октябрьской революции меня занимали моральные и социальные кризисы буржуазной культуры. Резкое отрицание войны вызвало сочувствие к социальной революции; двойственность политики Временного правительства с мая 1917 года определила сочувствие