Максим Чертанов - Дарвин Страница 6

Эдинбург, куда ехали изучать медицину со всей Европы, был космополитичным, инакомыслие не преследовалось, эволюционные идеи французов свободно обсуждались; полно иностранцев, даже свободным негром, имеющим профессию, никого не удивишь. Студентам, в отличие от Англии, предоставлялась полная свобода. Никого не волновало, посещает ли студент лекции, сдает ли экзамены, ходит ли в церковь, где, как и с кем живет. Многие превращались в гуляк, но те, кто смог заставить себя учиться, становились классными специалистами. Чарлзу, похоже, светил первый вариант. Лекций он не признавал: все есть в книгах. Взял в библиотеке «Оптику» Ньютона, «Зоологию» Флеминга. Регулярно платил за один предмет — «Внутренние болезни», но и его прогуливал. Интересовала его только химия. Остальные занятия были «дрянь», преподаватели «тупые». В письмах сестрам (старшая, Марианна, вышла замуж и жила отдельно) он называл занятия профессора анатомии Монро, считавшегося блестящим лектором, «нудными и бестолковыми», профессора фармакологии Дункана — «тошнотворной скучищей». Сестры в ответ передавали слова отца: ругается за «непростительное поведение». Тиран? Но как реагировать, если дитя прогуливает, профессию получать не хочет и преподавателей зовет тупицами?

Сюзанна — Чарлзу, 26 марта 1826 года: «Я должна передать тебе от папы кое-что, что, боюсь, тебе не понравится: он не одобряет твое решение выбирать, какие лекции посещать, а какие нет; он считает, что ты пока не можешь знать, что тебе пригодится в будущем; если будешь продолжать в том же духе, папа сочтет твое обучение бесполезным; он был очень расстроен, узнав, что ты собираешься бросить учебу и приехать на каникулы раньше окончания семестра, и я надеюсь, ты этого не сделаешь… Щенок стал такой толстый, что едва ходит. На прошлой неделе мы испугались, что он отравился краской, потому что в доме были маляры, но все обошлось… Зря ты ходишь по театрам, ведь ты из-за этого не высыпаешься, лучше бы ты занялся образованием…» Чарлз — Каролине, 3 апреля: «Понимаю, как неблагодарен я был к вам всем за вашу доброту и сколько хлопот вам доставлял, будучи ребенком… Очень вас люблю… Читаю по твоему указанию Библию… Пожалуйста, попроси у папы еще 10 фунтов!»

Отец пытался заинтересовать сына, попросил знакомого водить его на заседания Королевского общества, но там мальчишке понравилось только выступление Диккенса. Окончательное отвращение к медицине вызвала практика в больнице. Операции делались без наркоза, больные страшно кричали, два раза он выдержал, на третий, когда оперировали ребенка, позорно бежал. Зато нашел новое увлечение — делать чучела птиц. Преподавал это искусство Джон Эдмонстон, беглый раб из Гвианы, привезенный в Шотландию путешественником Уотертоуном, «очень эрудированный человек». Деньги на уроки отец дал, как давал на лошадей, сигары и галстуки. Финансовых рычагов он никогда не использовал.

Первые студенческие каникулы: пешеходная прогулка с однокурсниками по Уэльсу, там встретились с Каролиной и продолжили путешествие верхом. Чарлз прочел книгу по орнитологии Гилберта Уайта, священника и натуралиста (в тогдашней Англии каждый второй сельский пастор увлекался наукой), заинтересовался. Жуки, минералы, птицы: ясно, что все его интересы — в области естествознания. Но естественных наук в современном виде не существовало; изучение природы было преимущественно уделом любителей. Он решил, что будет любителем. Деньги? Папа даст…

Но сказать отцу, что бросит учебу, он не решился. 6 ноября вернулся в Эдинбург (один: Эразм перевелся обратно в Кембридж), оплатил курсы «Практическая медицина» и «Акушерство», лекциями пренебрегал, зато ходил в музей естествознания и на заседания Королевского общества. Завел друзей, серьезных, старше себя, интересовавшихся естествознанием, все они — У. Эйнсуорт, Д. Колдстрим и У. Эрдинг — потом преуспеют в науке. Эйнсуорт посещал курс геологии, Чарлз тоже пошел: он подхватывал увлечения каждого встречного. Но нашел геологию «самой скучной наукой в мире» и решил «никогда, пока я буду жив, не читать книг по геологии и не заниматься ею». Если бы кто-то сказал ему, что он сделает в геологию значительный вклад, он бы не поверил. Пока количество наук, которыми он хотел «никогда не заниматься», все увеличивалось.

Того, чем он заниматься хотел, в колледже не преподавали, но он находил способы. Познакомился с хранителем музея естествознания, орнитологом Макджиливреем, ходил на лекции американского птицеведа Одюбона. 28 ноября по рекомендации Колдстрима был принят в Плиниевское общество — студенческий научный кружок. Управляли им старшекурсники, секретарем и фактическим руководителем был 34-летний профессор анатомии Роберт Грант. Делали доклады, обсуждали их; видимо, студент Дарвин произвел неплохое впечатление, так как уже через неделю его кооптировали в совет общества. За год он посетил 18 заседаний из 19, наслушался радикалов: студент Браун разнес официальную психологию, которую представлял Чарлз Белл, полагавший, что Господь сотворил мышцы нашего лица так, чтобы нам было удобно его славить, студент Грег утверждал, что животные мыслят. Дарвина все это не впечатлило, его взгляды не выходили из установленных рамок. Главное, что его привлекало в обществе, — профессор Грант. Тот изучал беспозвоночных (мягкие зверьки, обитающие преимущественно в воде: моллюски, губки, медузы и тому подобное) и считал их нашими предками. Единственный британец, всерьез исповедовавший эволюционистские взгляды, он был последователем Ламарка и Сент-Илера: у живых существ, начиная с гипотетических «монад», есть «тенденция» меняться под действием среды. Он читал «Зоономию» Эразма Дарвина и, возможно, поэтому заинтересовался его внуком.

Внук, к которому мгновенно приставала любая научная «зараза», увлекся беспозвоночными. Человеку, далекому от биологии, возня с мелкими скользкими животными кажется скучной и противной. Да, большинство их довольно страхолюдны (и мы им не кажемся красавцами), но иные прекрасны и из них состоят сады, колышущиеся под морской водой: сразу не поймешь, зверь перед нами или цветок. Грант брал Чарлза и Колдстрима гулять на морское побережье: собирали в лужах моллюсков, учились их препарировать. Ружье Чарлз забросил, купил микроскоп, улова из луж ему было мало, он напрашивался к рыбакам на лов устриц (легко, без стеснения подходил к незнакомым). В анатомировании он, по собственным словам, не преуспевал (если ему верить, он отродясь ни в чем не преуспевал). Но был наблюдателен и весной 1827 года, в 19 лет, умудрился сделать два открытия.

Первый объект — мшанка: состоящая из множества мшанок колония похожа на коврик, и его иногда помещают в аквариумы. Но она не растение, а животное: со щупальцами, ртом и прочими причиндалами. Чарлз препарировал мшанку Flustra и обнаружил, что у ее яиц есть ножки и они ходят, — значит, это не яйца, а личинки. Второе животное менее симпатично — хоботная пиявка, толстый червяк с глазами, разбросанными под кожей, присасывающийся к жертве хоботком. Тут все наоборот: Чарлз установил, что шарики, которые считали ростками водорослей, на самом деле яйца этой злой пиявки.