Сборник - «Буду верен словам до конца». Жизнеописание и наследие иеромонаха Василия (Рослякова) Страница 6

Видя Господь Матерь Свою, яко вдовицу плачущу об обители умершей, милосердова о Ней и рече Ей: не плачи. И приступив коснуся чертогов (врат) монастырских; воста пустынь и начат глаголати и даде ея Матери Своей. Страх же объят вся, и славяху Бога глаголюще: яко посети Боглюдей Своих ради печали Матерней.

Се собор преподобных пришед, паде при ногу Иисусову и моляше Его много о пустыни Оптинской глаголя: яко дщи наша ныне умре, да пришед возложит на ню руце и оживет. Не умре бо земля, но спит, – глаголет пришедый Господь; и изгнан бысть из нея народ молвящ, воста обитель по глаголу Божию и возвратися дух ея и изыде весть сея по всей земле Российстей».

10 августа: «Радуйся, земле Оптинская, Заиорданье Российское! Ангелы место возлюбленное, человеком страна святая, дивны кра соты твоя, велия слава твоя, бездны обетования твои. Красуйся, благословенная, и ликуй, яко Господь Богс тобою!» Это духовная летопись возрождения обители.

Возможно, что по мере умножения оптинских гимнов все чаще являлась у Игоря мысль о каноне, посвященном ей и ее святым старцам, прежней и новой ее жизни. Далее появятся в дневнике одиннадцать тропарей преподобным старцам – Льву, Макарию, Моисею, Нектарию, Варсонофию, Антонию, Анатолию (старшему), Исаакию (первому), Никону, Анатолию (младшему) и Иосифу. Постепенно вырисовывались контуры двух канонов – оптинского и покаянного.

Но и это еще не все богатство дневника будущего оптинского мученика. Есть в нем очень выразительные и, безусловно, поучительные прозаические миниатюры.

Летом и осенью 1989 года Игорь пишет замечательные вещи, но, очевидно, никого не посвящает в это. Скорее всего – боится похвал, а особенно тщеславных помыслов. Творит втайне.

5 января 1990 года Игорь был пострижен в рясофор и наречен Василием – в честь святителя Василия Великого. В дневнике его после краткой записи об этом следует несколько выписок и собственных мыслей. Он пишет: «Храни зрение больше, нежели чрево. И. Сирин». «Убойся дурных привычек больше, нежели бесов. И. Сирин». «Келья – пристанище и прибежище от мысленных и сердечных бурь. Еп. Игнатий». «От ничтожного по наружности обстоятельства может для монаха возникнуть величайшее искушение и самое падение». «Молитва есть мать всех добродетелей. Дерзость есть мать всех страстей, т. е. вольность, свобода в обращении. Истинное христианство и истинное монашество заключается в исполнении евангельских заповедей. Где нет этого исполнения, там нет ни христианства, ни монашества, какова бы ни была наружность. Монах – это тот, кто во всяком месте и деле, во всякое время руководствуется единственно Божиими заповедями и Божиим словом». (Это пересказ некоторых мыслей святителя Игнатия, у которого много раз читается: «Молитва есть мать добродетелей».)

Иконописец П. Б. вспоминает: «После пострига мы пришли поздравить о. Василия в его келью. Он предложил нам чаю и тихо сказал: „Видел сам не раз постриги и даже слезу пускал. Но это все иное“. Он был в особом состоянии благодати и той молчаливой сосредоточенности, когда мы без слов почувствовали – ему нельзя мешать, и быстро молча ушли».

Немного о. Василий сказал братии, но в дневнике в этот день и в следующие появились новые выписки и собственные размышления, основанные на прочитанном. Это выдержки из Евангелия о «гневе» и «скорби» Христа, слова из святителя Игнатия, из книги преподобных Варсануфия и Иоанна.

Далее – стихира, отзвук только что совершившегося иноческо го пострига: «Что за чудо зрю в себе бесплодном? Душа окамененная рассекается, очи пустые слезы источают. Се бо благодать коснуся души моея и сотвори мя чудом своим, яко да имею в себе свидетельство об истине превечной и обличение недостоинства моего».

Великий пост в 1990 году начался 26 февраля (по н. стилю). 23 марта, когда на утрени совершается поклонение Кресту и он уносится в алтарь, о. Василий пишет покаянную стихиру: «Всюду зрю Тя, Господи Боже мой, но не вижу Тя, Владыко, в сердце моем затворенном. Что за место сие презренное? Что за темница сия отверженная? Ты же, Господи, тьму адову облиставший сошествием Своим, сойди во мрачные бездны сердца моего – да не будет местом смертным душа моя, но селением славы Царствия Твоего, Господи».

7 апреля, в Лазареву субботу, был праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, а на следующий день – Вход Господень в Иерусалим. В э тот день о. Василий был рукоположен владыкой Калужским Илианом во диакона. 25 апреля, на память исповедни ка Василия, епископа Парийского (и других святых), о. Василий записал: «Первый раз служил самостоятельно литургию. Читал Евангелие от Ин. 5, 17–24». 9 мая, на Преполовение Пятидесятницы (память священномученика Василия, епископа Амасийского и других святых), о. Василий отметил: «По благословению отца намест ника после акафиста Казанской Божией Матери говорил проповедь. Впервые в жизни».

К этому времени о. Василий стал и канонархом. Отец Василий хорошо знал службу, с большим вниманием и трепетом относился к богослужебным текстам, которые он произносил осмысленно, сохраняя все оттенки (об этом вспоминали многие оптинцы). 23 августа состоялся постриго. Василия в мантию – «в честь и память Василия Блаженного, московского чудотворца», как он записал. А на Собор Архистратига Божия Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных, 21 ноября 1990 года, он был рукоположен во иеромонаха. Спустя некоторое время о. Василий записывает: «О предстоянии Престолу Божию. 1. От грешников первый есмь аз. Умолять Господа о грехах своих и людских. Милости просить. 2. Себя распинать, в жертву приносить. Страсти, похоти, нечистые помыслы терзают душу, но терпеть надо и совершать дело благочестия, исполняя заповеди Христовы».

Отец Василий ведет по возможности уединенную жизнь, чуждаясь посторонних встреч и разговоров. Когда его спросили – где легче молиться, в церкви или в келье? – он ответил: «Я не знаю, как кому… Но говорят, что в церкви, как на корабле, – другие гребут. А в келье – как в лодке: сел на весла и будь добр, греби. Хватит ли сил?..»

Келья о. Василия была в ветхом деревянном братском корпусе. Как она выглядела, что в ней находилось, мы отчасти знаем из воспоминаний бывавших в ней. Там была раскладушка, на которой лежали доски, а сверху войлок. В головах же два с половиной кирпича из старого склепа преподобного Амвросия (оптинцы почти все кирпичи оттуда взяли себе на возглавия). Вместо стула – толстый чурбак. Из икон: великомученица Параскева с тремя святителями; большая репродукция Св. Троицы преп. Андрея Рублева, для которой о. Василий сделал очень красивую рамку из расщепленных березовых веток. Была еще написанная Павлом Бусалаевым для о. Василия икона трех святых: Игоря, Черниговского и Киевского Великого Князя, Василия Блаженного и Василия Великого. Иконы на божнице иногда менялись: то ему дарили, то он раздавал. Возле них лежали разные святыньки. На аналое лежала Псалтирь. На столе и на ветхой этажерке книги стопами… Евангелие с многочисленными закладками… В пустой книжной полке, поставленной на стол, – фотографии оптинских старцев. На стене – фотопортрет архимандрита Иоанна (Крестьянкина), про которого он говорил: «Вот истинный старец. Вот молитвенник. Как он мне близок!»