Лев Успенский - Письма последних лет Страница 6

Вот почему я считал (и считаю) себя вправе, рассказывая о существах, как бы «живущих внутри языка», иметь в виду именно их внутриязыковые, а не реальные отношения. <…>

<…> Вы приписали мне стремление каким бы то ни было способом объяснять ЯВЛЕНИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. У меня такого стремления не было, начиная с первой и до последней страницы моего «Козлика». Это — сказка о русском языке, и коты, ослы, козлы, в ней живущие, ничуть не более реальны, чем знаменитый ЧЕШИРСКИЙ КОТ ЛЬЮИСА КЭРРОЛЛА. Помните, как он доказывает Алисе, что в Стране Чудес — все сумасшедшие. «Как по-Вашему, — спрашивает он, — обыкновенная собака — сумасшедшая?» — «Н-нет…» — робко отвечает Алиса. «А когда собака виляет хвостом? — говорит, сидя на дереве, Кот, — тогда она ластится, не так ли?» — «Конечно!» — отвечает, не подозревая ловушки, Алиса. «Ну, а я виляю хвостом, когда я злюсь! — восклицает Кот. — Скажите теперь, что я — не сумасшедший». Вы меня простите, но в некотором роде Вы поставили себя в положение милой маленькой Алисы из Страны Чудес.

1977. II. 1

Ленинград

Многоуважаемый В. В.

Мне кажется, что «мое мнение» по интересующему Вас вопросу в значительной мере выражено на цитируемых Вами страницах 311–312 моего «Слова»[6]. Я уверен, что слова «тушевать» и «стушевать», как и многие однокоренные, существовали в языке чертежников задолго до Достоевского. Вполне вероятно существование и слова «стушеваться», «стушевываться».

За два года до того чтения «Двойника» у Белинского, на котором, по словам Достоевского, он впервые огласил перед аудиторией слово «стушеваться», сам Достоевский еще учился в Военно-инженерном училище. Его ученики много чертили и, несомненно, «тушевали», «растушевывали» и «стушевывали». «Эта линия стушевалась» или: «Нужно, чтобы возвышенность на плавных участках склона постепенно стушевывалась», несомненно, были так же в ходу в этом училище, как были они в ходу при прохождении курса геодезии в 1918 году в Лесном институте в Петрограде, где я тогда учился.

Федор Михайлович просто придал хорошо знакомому слову переносное и уже общерусское и литературное значение, причем, возможно, именно в силу привычности его профессионального значения совершенно не заметил невольного заимствования.

Ваша версия[7], чтобы стать гипотезой, нуждается в том, чтобы либо сам Достоевский рассказал о таком происхождении слова, либо чтобы нам стало известно, что он был близко знаком с таким-то и таким-то гидробиологом, либо чтобы мы знали о его пристрастии к малакологии, и в частности к описанию жизни головоногих моллюсков.

Поскольку ни первое, ни второе, ни третье нам ни из каких источников не известно, я не вижу возможности присоединиться к Вашему допущению.

Самым существенным возражением против Вашего предположения может служить то, что между словом «тушь» и коричневым веществом, образующимся в чернильных железах каракатиц, нет решительно ничего общего. Вещество это носит техническое название «сепия»; никто ни на каком языке не зовет его тушью. Русское же слово «тушь» заимствовано нами из французского языка, где оно означает «прикосновение». Отсюда «тушэ» — «трогать» и «тушевать»; отсюда «ретушь» — т. е. «повторное прикосновение кистью или карандашом», а никак не «покрытие тушью». Во французском языке слова «тушь» вовсе нет: «тушь» называется там «китайские чернила».

И зоологи, описывая применение своего рода «дымовых завес» морскими моллюсками, никогда не говорят о испускаемой ими «туши», но всегда о «чернильной жидкости», «жидкости чернильного мешка» и т. п.

Теперь судите сами, можно ли с Вами согласиться.

1974. II. 12

Ленинград

Многоуважаемый товарищ Я.

Может быть, это удивит Вас, но я вынужден в Вашем расхождении с учебником, изданном «Просвещением», стать на сторону учебника.

Ваша ошибка заключается в одной неточности. Вы считаете, что слова «лестница» и «лезть» — одного корня. Это — правильно. Однако общий корень у них не «л-е-з-т», а «л-е-з».

В самом деле, если допустить, что корнем является звукосочетание «лезт», то в таких словах, как «лезу» или «лазание», «влезающий» корень являлся бы в каком-то «укороченном» виде, как бы освободившись от некоторой своей необязательной части, согласного «т». Но ведь корнем (см. БСЭ) именуется «часть слова, не поддающаяся дальнейшему разложению на части». А этому противоречила бы возможность разделить корень «лезт» на часть «лез», которая возникает в одной группе слов (я уже назвал три таких слова), и на часть «т», появляющуюся в других словах (типа «лазать», «лестница» и т. п.).

Следовательно, «лезт» — не корень, а производная основа, состоящая из основы «непроизводной» (она же — корень) и того или иного суффикса. В данном случае мы наблюдаем суффикс «т», который встречается во множестве глаголов. Так, в глаголе БИТЬ корнем является не «бит», а только «би», ибо лишь эта морфема входит в такие слова, как «биение», «убиенный», «убийство» и тому подобные. Суффикс же «т» в соединении с корнем «би» позволяет нам образовывать слова типа «би-т-ый», «би-т-ье», «би-т-ком» и пр.

Вот почему справедливо также и то, что непроизносимое «т» в слове «лестница» не может быть установлено по слову «лезть» или, тем более, по слову «ла-з-и-ть». Это не много отличалось бы от того, как если бы Вы попробовали установить, что слово «мыло» следует писать «мы-т-ло» на том основании, что существует глагол «мы-ть».

Правописание слова «лестница» действительно «непроверяемо» способами школьных грамматик. Установить его можно только при помощи этимологических разысканий, а учебник, выпущенный «Просвещением», не имел права отсылать школьников даже 5–8-х классов к неизвестным им законам этимологии.

Я не думаю, чтобы нам с Вами стоило этот вопрос выносить на страницы «Лит. России». Вероятно, Вы удовлетворитесь моим ответом по почте.

1974. VII. 3

Ильичево под Ленинградом

Многоуважаемая А. Ф.!

Что я могу сказать Вам по поводу Вашего письма?

Собирание имен, как и любое коллекционерство, — занятие засасывающее, способное приносить некоторое «нравственное удовлетворение» самому собирателю, и, в конце концов, может привести (как к результату) к составлению обширной и, возможно, весьма интересной картотеки имен, какую не прочь бы иметь под руками любой ономатолог, т. е. специалист по именам собственным.

Но для того чтобы такое собирание представляло собой какую-либо ценность, которую можно было бы «пустить в ход», необходимо, чтобы оно подверглось той или иной научной обработке.