Максим Чертанов - Конан Дойл Страница 6

В эдинбургской школе преподавали арифметику, немного географии, истории и того, что мы назвали бы природоведением, заставляли выучивать стихи наизусть, иногда давали писать небольшие сочинения. С математикой Артур не поладил с самого начала (именно поэтому, как полагают некоторые изыскатели, Мориарти стал математиком); для будущего архитектора, каким видели его родители, это было очень скверно. Что касается живописи, то каких-либо особых талантов маленький Дойл вроде бы не обнаруживал, хотя рисовал для ребенка очень неплохо. Больше всего он, разумеется, любил читать и глотал книги с такой скоростью, что в городской библиотеке Эдинбурга – так, во всяком случае, гласит семейное предание – был собран специальный совет, на котором решалось, позволительно ли абоненту Дойлу обменивать книги чаще чем три раза на дню. «Я не знаю радости столь полной и самозабвенной, – вспоминал он, – как та, которую испытывает ребенок, урвавший время от уроков и забившийся в угол с книгой, зная, что в ближайший час его никто не потревожит».

Уже учась в школе, Артур начал сочинять свою вторую историю: записать текст на бумаге не нашлось времени, благодаря чему роман сделался бесконечным. Никаких рыцарей, кстати сказать, там не было: прерии, океаны, альбатросы, индейцы, буйволы, отравленные стрелы и охотничьи карабины. Известно, что о литературных фантазиях маленького Артура с одобрением отзывался парижский дедушка Майкл Конан, но нет сведений о том, как к ним относился родной отец. Может создаться впечатление, что Чарлз с Артуром вообще не разговаривал, и, возможно, это впечатление будет не очень далеко от истины: в «Воспоминаниях и приключениях» то и дело приводятся диалоги с матерью, но ни разу – с отцом. Чарлз Дойл «витал в облаках и плохо знал реальную жизнь», – мягко выразится Артур Конан Дойл, будучи уже сам отцом и дедушкой. Все его высказывания об отце носят такой же мягкий и обтекаемый характер – отчасти по причине того, что мы бы назвали «викторианским ханжеством», а он сам – заботой о семейной чести; отчасти, вероятно, потому, что вместе с отцом он жил лишь до четырех лет и о том, каким агрессивным и опасным тот мог быть, попросту ничего не знал.

Почему Мэри Дойл не ушла от мужа? Она не могла этого сделать – не позволяли британские законы о разводе (реформированию которых Артур Дойл впоследствии посвятит двадцать лет своей жизни). Семейная жизнь продолжалась, и дети рождались почти каждый год: в 1866-м – дочь Кэролайн Мэри Бартон (домашнее имя – Лотти), а в 1868-м – дочь Констанция Амелия Моника (Конни).

Была в семье и потеря: зимой 1868-го умер Джон Дойл. Это событие Чарлз пережил очень тяжело. Старшие братья уже оставили свои попытки помочь ему в поисках другой должности и не отзывались даже на мольбы: к тому моменту всем родственникам стало окончательно ясно, что он неизлечимо болен алкоголизмом. Оклад ему больше не прибавляли, повышением по службе и не пахло. Появились первые признаки душевной болезни: он все слабее ощущал связь с действительностью. Его картины становились все готичней и мрачней – это было уже не «фэнтези», а «хоррор»: скелеты и мертвецы среди крестов, под луной. Но они по-прежнему были очень хороши, словно болезнь усиливала его талант.

Трудно судить о том, насколько Мэри пыталась помочь мужу справляться с его проблемами и не лежит ли на ней какая-то часть вины за его поломанную жизнь. Она, похоже, была довольно суровым человеком, не всегда склонным проявлять понимание к слабостям других людей. С «курицей, стоящей на страже своих цыплят», сравнивает ее Конан Дойл, но это – по отношению к детям. Она отнюдь не была жалостлива и снисходительна. «Я часто слышал от нее (и убежден, что она действительно так думает), что она скорее бы согласилась видеть любого из нас в гробу, чем узнать, что он совершил бесчестный поступок. Да, при всей своей мягкости и женственности, она становится жесткой, как сталь, если заподозрит кого-нибудь в низости; и я не раз видел, как кровь приливала к ее лицу, когда она узнавала о каком-нибудь скверном поступке». О поступках взрослых людей она судила резко, без снисходительности: из-за этого, когда Артур подрастет, между ними нередко будут возникать ссоры. Да, наверное, Мэри с ее сильным характером иногда подавляла Чарлза, да, он нередко слышал упреки тогда, когда ему требовалось утешение; а с другой стороны, помочь можно лишь тому, кто сам себе помогает. Мэри делала что могла: тянула детей, хозяйство. На пьяницу-мужа, обманувшего ее надежды, уже не оставалось душевных сил.

Артура осенью 1868 года наконец забрали из городской школы, запомнившейся лишь побоями, и отправили в графство Ланкашир, где рядом с деревней Херст-Грин, в живописной лесистой местности, находилась большая католическая школа Стоунихерст, а при ней – подготовительная школа для мальчиков (до двенадцати лет), называвшаяся Ходдер по имени протекавшей рядом реки. О Мэри Дойл иногда пишут как о фанатичной католичке, которая отдала Артура в иезуитский колледж, дабы он посвятил себя римской церкви; ничего подобного на самом деле не было. Во-первых, Мэри особо ревностной католичкой никогда не была (впоследствии она официально перейдет в англиканское вероисповедание), а во-вторых, инициатором отправки мальчика в католическую школу был его двоюродный дедушка Майкл Конан, причем соображения, по которым он рекомендовал так поступить, были самые прозаические и светские: у иезуитов, по его мнению, давали хорошее образование. Пушкина, как мы помним, его дядя Василий Львович тоже был не прочь пристроить учиться к иезуитам.

Колледж Стоунихерст, первоначально основанный во Франции и лишь затем переселившийся в Англию, был в XIX веке одним из ведущих культурных и образовательных центров, основанных иезуитами; он функционирует и поныне. Стоунихерст славился своими библиотеками, содержавшими богатейшую коллекцию инкунабул и средневековых рукописей, а также своей научной деятельностью – в частности, в области астрономии и метеорологии: при колледже была прекрасно оборудованная обсерватория. Образование было вполне светским: богословские предметы изучались в специальных классах, предназначенных для подготовки будущих богословов, а в общих классах ограничивались коротеньким катехизисом. В основу преподавания были положены классические языки – латинский и греческий. Арифметика в младших классах должна была преподаваться легко, между делом, но позже ученики проходили полный курс математики.

Мать приняла совет дядюшки Майкла охотно: она понимала, что в городской школе учат плохо и ребенок ее ненавидит; к тому же учиться в закрытой школе было престижно; к тому же ей хотелось убрать сына из дому, подальше от отца. Ни о какой церковной карьере для Артура речь не шла с самого начала: да, школьным руководством Мэри Дойл было сделано заманчивое предложение: в том случае, если она согласна, чтобы мальчик в будущем принял сан, его обучение будет бесплатным, – но она отказалась решать за сына, предпочтя унизиться перед родственниками денежной просьбой и платить за каждый год учебы по пятьдесят фунтов. Деньги давал Ричард Дойл (по другим сведениям, остальные лондонские дядюшки и дедушка Майкл тоже внесли свою лепту); он же потом посылал Артуру и карманные деньги.